Я провела у тети марфы два дня. раньше уходить не следовало, могло показаться подозрительным. с утра до вечера помогала ей с Хозяйством. она то и дело покрикивала и поругивала меня за нерасторопность. мой пропуск на имя Кати Костюченко тетя Марфа зашила в подол платья и протянула мне новый пропуск, на имя учительницы ольги павловны ковбасы.
— Незачем тебе выдавать свое имя. Мы достали тебе этот пропуск, мало ли что.
Добрая, хорошая тетя Марфа! Советская женщина, великая сердцем мать! Знала бы ты, как тяжело мне было уходить от тебя, от твоей заботы и ласки. за два дня ты так обогрела меня, успокоила и Поддержала, что это еще долгие месяцы согревало душу.
Колосилась рожь, пели перепела, жаворонки. Но вот послышался близкий грохот орудий.
Как ты обманчива, фронтовая дорога!
На одном из огородов работала женщина. Я подошла к ней, спройила дорогу.
Она объяснила. Потом заговорила о своем:
— Учительница, говорите. Может, поможете? У моей дочки нарыв на ножке. Кричит днем и ночью. Еще помрет… Воды у нас холодненькой попьете.
Я пошла за женщиной следом. Осмотрела девочку. На пятке правой ноги у нее вздулся нарыв величиной с кулак. девочка умоляющими глазками наблюдала за мной и шептала:
— Помогите, тетенька… помогите, тетенька.
Я вспомнила, как моя бабушка накладывала на нарыв ЖИДКУЮ глину. Компресс из глины, особенно из красной, хорошо сбивал температуру и способствовал тому, чтобы нарыв лопнул.
Мы нашли глину, размочили ее в воде, растерли в деревянной миске и приложили к воспаленной ноге девочки. компресс подействовал, и скоро девочка притихла, как бы прислушиваясь к тем изменениям, которые происходили под слоем глины.
Женщина попросила зайти к ней в комнату.
Я согласилась. на табурете сидела старушка с распущенными седыми волосами. дочь старушки расчесывала ей волосы, ругая на чем свет стоит:
— Ну, что вылупилась, выдра старая! Чтоб ты сдохла, проклятая! Не дала мне на мельницу сходить.
Мне стало не по себе. Хозяйка объяснила:
— Мать у нее глухонемая.
Дочь продолжала:
— Мне зерно нужно отнести, понимаешь, дура ты кудлатая? Хлопаешь глазами. Не понимаешь? А то, что жрать нам нечего, понимаешь?
Закончив причесывать мать, она высыпала кукурузные зерна в белый мешочек и ушла.
Через пятнадцать минут и мы с хозяйкой вышли.
— Счастливой дороги, Ольга Павловна! — сказала она. — С Богом!
Я вышла на тропу, идущую вдоль пшеничного поля, как вдруг слышу грубый оклик:
— Стой! Стрелять буду! Стой, кому говорят!
За мной бежал полицай, а за ним следом — та, что на мельницу. торопилась.
Подбежав ко мне, полицай стал обыскивать.
— Куда пистолет дела? — спросил.
— Пистолет? Какой пистолет? У меня сроду его не было.
Женщина, размахивая руками, завопила:
— Зашла, стерва, как хозяйка. Такая она из себя добрая, курва. И девочке помогу, и… ух, растерзала бы живьем! Диверсантка она, парашютистка!
Полицай вытряхнул содержимое моего мешочка — два скрюченных засохших блина.
— Куда идешь? К кому?
— В село Протопоповку, к Бердину Харитону. Я золовка его дочери Кати, она замужем в селе Лозовенькое, не знаете?
— Знаю я Берлина, знаю. И его дочь Катю тоже знаю, а вот золовку не знаю. Идем к старосте, разберемся.
Полицай отобрал мой пропуск с гербовой печатью. Подошли к дому с провалившейся крышей. Во дворе стоял танк.
— Камарад! — обратился полицай к немцам. — Проверь‑ка пропуск.
И протянул немцам мой пропуск.
— Корош! Корош пропуск! — ответили солдаты.
— Нет, не хорош пропуск, не хорош! — рявкнул полицай. — Это парашютистка, шпионка.
Немцы, притихнув, с удивлением посмотрели на меня.
— Диверсант, пух — пух! — выкрикнул один из немцев и… засмеялся.
Полицай со злостью потянул меня дальше.
У старосты страсти еще больше накалились. Тот принялся орать, что мало каши я съела, чтобы провести такого, как он. Подумаешь, пропуск!
Отправим в Лозовенькое, найдем ту сволочь, что пропуск дала, и тогда посмотрим, кто кого! Кто дал пропуск? Где живет? Кто таков? Откуда ж я знаю? Бабуся какая‑то… Я у Нее водички попросила, а она мне пропуск дала.
— Врешь! — кричал староста.
Отправили в комендатуру. Такие же допросы и там. Комендант волчком вертелся вокруг меня и кричал:
— Расстрелять! Диверсант! Шпион!
Из обрывков разговора я поняла, что ночью недалеко от Вольвенкoвo был сброшен десант и меня приняли за одну из парашютисток. это оборачивалось катастрофой. пришло, пожалуй, время появиться на свет Кате Костюченко. Теперь только она могла бы спасти меня. Катя, легкомысленная, ветреная Катя, настал твой черед!