Он сговорился с военачальником Ягинаром, которого, оказывается, отлично знал. Подсыпал тебе в вино несильной отравы без вкуса и запаха — у него в погребе целый сундучок этих снадобий. О том, что Мардуфу нужен свиток, он, конечно, не знал. Ягинар обещал ему помочь без всякой корысти, просто из дружеского расположения. Думаю, Бахрам не хотел твоей смерти, просто надеялся, таким образом, хотя бы на короткое время избавиться от главной помехи его планам: он кричал, что Ягинар обещал тебя выпустить дня через два. После этого он рассчитывал под каким-нибудь предлогом отослать Фейру, разделаться со мной и выдать мою вдову за Амаля. Как он собирался это сделать при дюжине вооруженных солдат в доме — спрашивай не у меня.
— Самый опасный дурак — тот, который возомнил себя мудрецом,— поморщился Конан.— Вот ведь жабья морда! Пусть только попадется мне теперь, я из него всю душу вытрясу!
— Делая это, не забывай, что он все-таки приходится родителем Фейре,— улыбнулся Юлдуз.— А потом, Харра и так уже постарался. Не вмешайся мы с Фейрой — он исхлестал бы его ножнами до смерти. После этого почтенный Бахрам только и мог, что лежать на животе и стонать, а остальные мудрецы хлопотали вокруг него с примочками и целебными отварами…
— Ну вот,— продолжал Юлдуз,— Харра разбирался с Бахрамом, а мы обошли озеро и к ночи нашли четыре свежих трупа, порванную сеть и следы крови на траве. Что есть духу, мы помчались в город — но было уже поздно, и ворот нам, конечно, не открыли. Ночь мы просидели у костра, а едва рассвело, были уже в Хоарезме. Никаких определенных планов у нас не было, мы просто не могли сидеть на месте. Ты был где-то в темнице у Мардуфа — вот все, что мы знали.
Рута предоставила нам весь второй этаж своей таверны, мы засели там и начали строить планы. А в полдень услышали оглашенный на всех площадях приговор злоумышленнику с севера, не чтящему законы Пророка, а поклоняющемуся нечистому духу по имени Кром. Мы сразу догадались, кого велел уморить в Башне проклятый Мардуф. Перед праздником Тарима запрещено проливать кровь, иначе бы он просто казнил тебя на месте. Мы вернулись в усадьбу и принялись придумывать план побега. Мы, несомненно, сумели бы справиться со стражами всем отрядом, но потеряли бы время. Из дворца выскочила бы подмога, и, освободив тебя, мы не ушли бы живыми. Я сумел втолковать все это Харре, и он согласился, что надо действовать хитростью. Он хотел идти со мной, но как бы я его взял, сам посуди? А так никто и не заметил, что птичка выпорхнула из клетки, — добавил он, посмеиваясь.
— Выстоял бы я против стражей, нет ли, но я благодарен тебе за неожиданное спасение, Юлдуз,— ответил Конан не без торжественности в голосе.— Лети со своей милашкой в Кхитай и будь счастлив… Смотри-ка! Это не озеро ли уже под нами?
Огромное чистое зеркало расстилалось под летящим ковром. Они скользили над ним так низко, что слышно было, как играла в воде рыба. Небо светлело, то здесь, то там слышались голоса просыпающихся птиц.
Перелетев озеро, Юлдуз опустил ковер невдалеке от усадьбы.
— Побудь с ним пока здесь,— попросил он Конана.— Он долго лежал без дела, и теперь склонен к озорству. Окунется в воду, отяжелеет, и никуда мы не улетим.
Киммериец кивнул и уселся на коврик, пригвоздив его к земле тяжестью своего огромного тела. Тот горестно поплескал углами вслед уходящему Юлдузу, но без волшебных слов не мог сдвинуться с места.
Конан погладил его, как погладил бы лошадь или собаку.
— Сиди смирно, пестрая шкура! Хозяин скоро вернется.
Не успело еще Око Эрлика выкатить из-за деревьев, как на берегу появились Юлдуз и Фейра. Девушка, недолго думая, бросилась Конану на шею.
— Если бы не ты, никогда мне не видать моего счастья!— восклицала она.— Сами боги привели тебя в наш дом, о Конан из Киммерии!
— Скорее уж, Мишрак ибн Сулейн,— ухмыльнулся Конан.— Ну, вы собрались? Надеюсь, вина и еды у вас вдоволь?
— Да, я уж давно все приготовила,— кивнула Фейра, указывая на две большие переметные сумы, которые с трудом волок на плече Юлдуз.— Я вас всю ночь прождала. Твои люди тоже не спали: я слышала, как они бродят по двору.
— Ничего, я их быстро призову к порядку. Да всыплю, как следует Харре за то, что не дал выспаться отряду,— весело отозвался Конан.— А вы летите. Вон уже солнце встает. В Праздник Пророка люди поднимаются рано, как бы вас не увидели.
Молодые послушно уселись на ковре, пристроив рядом сумки, и Юлдуз произнес трижды свое кхитайское слово, прозвучавшее, как звон спущенной тетивы.
Ковер медленно поднялся над озером…
— Удачи!— крикнул Конан, вскинув вверх сжатый кулак.
— Прощай!— закричали муж и жена в один голос, и Фейра помахала рукой.— Будь счастлив!
Ковер набрал высоту, став едва заметной точкой в безоблачном синем небе, и улетел в сторону солнца.
Известно, что уходящий уносит с собою лишь треть разлуки, оставшийся же принимает на себя две трети. Эти двое улетели в новый, сулящий им золотые горы край, оставив заботы и огорчения прошлого в старом доме, словно ненужную утварь. Они улетели, а киммерийца Конана ждал новый день, полный обычных забот и тревог начальника отряда, на которого возложена тяжелая тайная миссия, от исполнения которой зависит судьба целого государства. Киммериец встряхнулся и зашагал к усадьбе.
— Харра, вырви Нергал твою печень!— загремел его голос еще от масленичной рощи.— Вы в казарме или в веселом доме? Что здесь такое творится, я вас спрашиваю, сборище толстобрюхих байбаков!..
Но продолжить ему не удалось. На него налетели, едва не сбили с ног, облепили и затормошили. Хвала богам, это перемежалась самой черной бранью, и громче всех был восторженный рев Харры, поминавшего Эрлика, Крома и всех прочих небожителей и демонов. Случайный прохожий, услышь он эти разноголосые вопли, решил бы, что этой ночью целый пантеон как светлых, так и темных сил, объединившись, вызволял из страшной беды какого-то легендарного героя.
— Да слезьте вы с меня!— отплевывался Конан.— Бешеный шакал вас покусал, или тарантулы ужалили в голые задницы? Мало мне Мардуфа, теперь мой собственный отряд вознамерился сжить меня со свету! А ну, строй-ся!— рявкнул он, наконец, во весь голос.
Привычная команда возымела действие. Орущий и машущий руками клубок распался и превратился в более-менее ровный строй. Конан перевел дыхание.
— Животы втянуть! Что за вид? Вы всю ночь кувыркались в соломе? Где твои сапоги, Фархуд? Чалмы грязные, шлемы не чищены! Через колокол начало Церемонии Десятого дня, а у вас такие рожи, будто вы пили три дня без просыпу! Харра, ты сегодня будешь чистить конюшню. Один. Я оставлял на тебя отряд, а вернулся в барсучье логово!
Харра пробормотал что-то, ухмыляясь во весь рот. На остальных брань ун-баши тоже, видимо, не произвела должного впечатления, потому что после команды: «Марш в воду, глаза б мои вас не виделись — весь отряд помчался к озеру с хохотом и гиканьем.
— Харра, останься,— велел Конан. Первый помощник, все так же ухмыляясь, подошел к нему.— Есть у нас что-нибудь пожрать? Клянусь Кромом, я голоден, как волк с ванахеймских ледяных равнин.
— Сейчас все будет,— ответил Харра и, выставив перед командиром полный кувшин вина, ушел к кухне.
Только сделав первый глоток, Конан понял, как хотел пить все это время. Он выпил, не отрываясь, уже почти половину кувшина, когда Харра принес холодную баранину, лепешки и урюк.
— Рассказывай,— потребовал он, сгрузив все это на стол.
— Потом,— буркнул Конан с набитым рюм.— Выставим первую смену, тогда все услышишь. А сейчас, ради Праздника Пророка, дай мне поесть спокойно!
Через час двое сияющих начищенным металлом воина встали в привычный караул во внутреннем дворике усадьбы. Разводил их лично Конан, и с удовольствием отметил, как вытянулось лицо у толстого Бахрама при виде живого и невредимого ун-баши. Астролог, видно, полагал, что нескоро теперь встретится с ненавистным северянином.