Рафинад молча смотрел на фотографию Знаковой. Сегодня он вдруг испугался того, что обман всплывет, как старый башмак, и она его не простит. С одной стороны ему так приятно обманывать ее, что с лица его не сходит глупая улыбка. Он взрослый человек, а с ней чувствует себя маленьким. Она напоминает ему мать. Он так и не простил свою маму, что она погибла так рано и оставила их с Полей вдвоем. Из-за той аварии он почти не помнит лица родителей. Вчера Полинка заявила, что никогда не позволит ему жениться. А сегодня рыдала в телефон, что не может влюбиться. Она пробовала, но у нее не получается. Всем кто-то нравится, а ей нет. Ненависть глушит в ней тепло. Она словно боится радости и заботы. Но эти слезы… Откуда они в ней взялись? Она же словно каменная…
Кольцов избегает его. Он не отвечает Наде. Надя завалила Понедельника вопросами, на которых у него ответа нет. Сразу видно, что с Кольцовым она не общается. Почему бы ей просто не написать, что она любит его, Рафа? Ему так не хватает того, что его любят. Он бы признался ей во многом. Да, наверно бы вдруг все рассказал. Знакова конечно не простит его и будет дурой, но в этом вся прелесть. Ему не хватает кого-то похожего на его мать. Хотя, мать бы простила.
Он запутался. Сидит и чувствует себя связанным детством и отсутствием силы воли. Иногда ощущает себя больным и одиноким. Это одиночество разъедает его, как озоновая дыра. Дурак, он совсем не похож на счастливца, в которого играл всегда. Ему надоело изображать счастье, которого в нем никогда не было.
Комната залита тьмой. Совсем не хочется включать свет. Он запретил Полинке приходить к нему. Она стала похожа на маму, и он не может видеть ее. Полинка страдает из-за какой-то ерунды — как можно не уметь любить? Он вот любит. Любит Знакову. Наверно все так любят.
Этой ночью Машка не могла уснуть. Коврова неожиданно превратила ее учебу в ад. Лиановой захотелось раствориться в бассейне, мороженом, телевизоре и новой косметике. Машка пнула дорогой комод и зажала пальцы ног рукой от боли. Как она слушала о жизни Россини! Словно Россини писал музыку для нее! Как она могла прийти учиться в ее группу?! Как она могла сделать такую подлость?! Ведь Машка — звезда. А теперь все внимание на Коврову!
Луна заглянула в комнату Машки.
— Чего бушуешь?
— Ударилась об комод! Стоит тут, только мешает! — разъяренная Машка сверкнула глазами на комод.
— Ты, как отец Россини. Когда Джоаккино торопился появиться на свет, отец перебил все статуэтки святых. Когда ребенок родился, на коленях вымаливал у осколков прощение.
— Откуда знаешь? — встрепенулась Машка.
— Читала о его жизни в книге Фраккароли. Знаешь, он так здорово пишет, как будто…
— Слушай, и ты туда же! Отстаньте от меня, а? Коврова тоже всякого начиталась. Отрыла откуда-то Стендаля.
— «Жизнь Россини» Стендаля? Молодец она! Я Стендаля так и не нашла. Но говорят, что …
— Тебе зачем? — Машка забралась на кровать и втащила за собой ноутбук. Ее ноги запутались в покрывале, но она быстро разобралась с этим.
— Ты знаешь мое отношение к классической музыке, — улыбнулась Луна. А Славка? — поинтересовалась она у Лиановой.
— Славка умер.
— В смысле? — застыла Луна.
— Он для меня умер, понимаешь?
— Нет, не понимаю.
— Слишком правильная ты, Фрескова, и многого не понимаешь! После появления этой Ковровой моя жизнь превратилась в груду старого хлама. Все меня забросили — девчонки болтают с ней, парни тоже, папа не звонит, маме на меня всегда было наплевать, А эта Коврова сердится, терпеть не может. За что?
— Может тебе кажется? — Луна посмотрела в окно.
— Нет! Мне никогда ничего не кажется! Это ты…
— Поняла, поняла, исчезаю. Завтра рано вставать, — Луна повернулась к двери.
— Нет! Стой! — Машка соскочила с кровати. Луна обернулась.
— Либретто «Севильского цирюльника» знаешь? — Машка спросила и закусила губу. Она решила отомстить Ковровой и начать учиться лучше, чем она.
— Да, — кивнула Луна. — Только знаю я его не так, как все, а чересчур правильно…— улыбнулась девушка.