— Только и всего? — обрадовался Роберт. — Я бы очень занят. Вы же знаете, этот Лианов доведет вас до банкротства своим нелепыми выходками, — поспешил он переменить тему не в пользу Лианова.
— Не пугай меня, — угрюмо заметил Вениамин Павлович. — Что он опять натворил?
— Он думает только о своей шкуре. Меняет женщин, машины, дома. На работе «гаснет», вы меня понимаете? — на лице Роха появилось кислое и радостное выражение. «Гаснуть» на работе — любимое выражение его босса.
— Я вот, настолько погряз в делах, что даже не могу пообщаться со своей любимой, — добавил Роберт и сжал губы от внутреннего негодования. Ему послышался какой-то звук в коридоре. Он встал с кресла.
— Так нельзя. Ты должен поставить его на место! Мы доверили ему половину бизнеса. Объясни эму это. Ты должен все ему объяснить! — босс явно переживал. Тема его дочери развитие не получила. Довольный Роберт снова шмякнулся в кресло и, закинув ноги на поверхность стола, принялся рассматривать дорогие черные туфли.
— Конечно, я попробую поговорить с ним. Думаю, все будет в порядке.
— Скажи честно, ты жалеешь, что он в нашей компании? — заволновался голос на другом конце провода.
— Сказать «жалеть», значит, ничего не сказать! — язвительно ответил Роберт и включил компьютер.
— Да, ты мне говорил. Говорил, что он, хоть и обладает отличной репутацией, но характер у него слабый.
— Больше вам скажу — у него совсем нет характера, — сказал Рох и довольно присвистнул.
— Ладно, я надеюсь на тебя. На кого мне еще надеяться, как не на тебя?! Мальчик мой, ты справишься. Ирочке позвони. Она места себе на находит.
— Хорошо! Позвоню. Проблему решу и сразу позвоню.
Босс отключился.
— Как же, обязательно позвоню! — взревел Рох. — Только, достала меня твоя Ирочка. Только был там и опять что-то не нравится. Не могу же я звонить ей круглосуточно!
Он повернул голову в сторону окна и задумался. Все идет по плану. Как приятно чувствовать свое преимущество. Это, как прыгать на батуте. Черт, вновь эти детские сравнения! Надо выкинуть это из головы и проглотить Лианова, целиком, не пережевывая.
— Да, мамочка, кажется, я почти отомстил за тебя!
Он включил музыку, прибавил громкость и открыл электронную почту. Рох не слышал, как кто-то отошел от его двери.
XVII Новость
-- Зима, Зима, заколдуй меня! Развяжи все узлы у любимых людей! -- шептала Луна, пока пробиралась сквозь ужасный мороз. До 42 градусов. Ресницы в снегу, щёки горящие, зубы выбивают ритм экспромта Шопена. Он всё боялся, что экспромт "прикончит его". Она услышала это в одной из фильмовых версий о нём. КАк он звонко говорил? Неужто правда? Ей бы хотелось дружить с ним, живи он сейчас. И, пожалуй, с Жорж Санд. Она такая мощная, могучая, смелая! Да, она Луна совсем дикая и чрезвычайно лохматая. Сегодня на гештальтной паре думала она о самых любимых фонах своей жизни, людях, способных понять её душу -- душу Фресковой. Таких мало, но вот Глыбов бы понял. Что у них общего? Футбол... Светлые глаза. Почему-то хочется, чтобы он был ещё старше и выглядел более обрусевшим и всегда новым. Как это всегда новым? -- спросила бы Лианова, которого уже третью неделю февраля так влечёт его "ровесность" и "твёрдость подбородка". Лианова почему-то считает, что такие твёрдые подбородки от общей футбольной накаченности. Да... Только Лианова может позволить себе думать о такой подбородковой ерунде, в то время, как Знакова постоянно грозиться подкараулить бедового и "до жути харизмаобманного Челяева и врезать ему в подбородок самыми выплеснувшимися словами" и это цитата Знаковой. Что происходит с Надей ясно. Она влюблена до боли, мстительной и чрезвычайно опрометчивой боли до кончиков своих блондинистых волос, выбивающихся из-под шапками антиподами её убеждений.
Лианова пересмотрела все фильмы с актёрами похожими на Глыбова и Славку. Странно. Она описала Славку и теперь понятно, что парни совершенно разные, почти противоположные внешне да и внутренне.
Лианова перстала звонить Славке, но пишет Гаю. Он отвечает ей красиво, но Лианова считает, он переводит тему.
"Скоро запоют скворцы и самая красивая девушка впустит их в своё сердце" или "Дикий маятник часов совсем перестал понимать меня", а ещё примерно такое: "Лакомое не ты, а то, что вокруг тебя". И последнее меня пугает. Лианова считает, лакомое -- её волосы и ногти. Поэтому она нарастила ногти длиннее. Это становится проблемой, особенно при открывании дверей. Хорошо, что у неё сейчас колледжные каникулы, её бы отчислили из-за подобных "коготочков". Она их так называет. Знакова просит, чтобы она их уменьшила. Я говорю о другом. Лианова стала относиться ко мне двояко: с одной стороны, она вроде говорит со мной, как прежде. С другой -- словно ревнует к Глыбову. Конечно, не могу спорить -- он нравится мне, но чего-то ему не хватает. Избалованным его никак не назовёшь. Самая избалованная -- Машка и пока её в этом никто не затмил. Да, мне сложно понять, что от него отталкивает меня, словно теннисный мяч от сетки. Возможно, какое шумное, несопоставимое с моей внутренней дикостью, ребячество. Но что-то и удерживает во мне мои мысли о нём. Признаю, думаю о нём чаще, чем следовало. Есть в нем что-то сильнее ребячества, но этого всё же мало. Душа его нампоминает мне ягнёнка, сытого, игривого, ясного. Моя душа -- ветер и он умудряется задевать на лету и солнце, и бабочек. Да, чары Гая не распространяеются на меня, ведь он вроде и нравится. Луна зашла в тёплое здание университета. Гай стоял, красиво облокотившись локтем в снежном свитере о рамку гардеробного окошка.