Надя металась по комнате, точно сломанная птица со сложенными, заболевшими крыльями. Вот она у шкафа и двигает ногами три пары туфель. Теперь -- у окна и сгребает с отяжелевшего от книг подоконника старые ненужные тетради. Сгребает в сумку, тяжелую железнодорожную сумку, уже чем-то изрядно набитую. Далее -- платья, кофты, юбки, колготки, носочки, браслеты, тяжелые, массивные серьги, разные египетские диковины и ...
-- Что с тобой? Опять этот аспирант? -- голос Лани прозвучал для Нади как-то далеко и немного растянуто.
-- Он! Он! ... Он! -- надя не могла ничего вымолвить. Она упала на колени и спратал лицо на груди у Лани. -- Я ненавижу его! Он... мы дружили. Мы дружили, когда были маленькие. Я звала его Понедельников. А теперь... Он смеётся. Он признается мне со смехом. Я ведь чувствую этот его ядовитый челяевский смех. Он предложил мне выйти за него замуж... он даже так смеется... смеет смеяться.
-- Может, не смеется?
-- Тогда ржет, как замерзший в поле конь приязанный, но без привязи.
-- Ну, уедешь ты, Надя, и что? Он ведь любит. Такая у него любовь.
Надя подняла на Лань мокрое от слёз лицо.
-- Разве так любят? -- спросила она.
-- Никто не любит похоже. Любвоь всегда не права. Иногда не права, как у тебя и этого человека. тебе нельзя уезжать.
-- Я не могу. Я брошу учиться. Пойду работать. Я уже хорошо могу работать, хоть на рынке носки продавать. Мне всё равно, лишь бы не с ним! Не с ним! Не видеть его никогда!
-- Он себе этого не простит и вы будете продавать носки вмесе с ним.
Надя сделала глубокий вдох.
-- Тебе нельхя уезжать! У Маши начался ужасный период в жизни! Она к этому не готова! -- говорила Лань. -- Её растили не для бед! А сейчас настоящая беда. Вы должны быть с ней. У неё кроме Вас никого.
-- Что такое? -- Надя как очнулась ото сна. -- Что произошло?
-- Родител Маши расходятся. Это назревало давно... очень давно и Лианов не мог... из-за Маши. Сейчас всё накалилось, как подкова кузнеца и пролилось всё молоко этого дома на Марию.
-- Тогда я останусь! -- Надя отодвинула ногой сумку. -- Я останусь ради Маши. Я научу её бороться, как учила меня моя мама. И мы будем бороться вместе!
Все стены -- полки, все полки -- птицы...
Да, следует Луне написать стихотворение об этом месте. Аромат пыли и чего-то невообразимо приятного и родного спустился к ней откуда-то сверху, оттуда, где дышал седой потолок. Затавив дыхание, она впилась глазами в корешки. Чего тут только нет! Почему она не заходила сюда раньше. Боялась? Чего? Чего здесь можно бояться?!
А справа находился прилавок заставленный самыми ветхими изданиями.Продавец-букинист не сразу и приметил гостью. Он слышал, что вошли, но не мог оторваться от "лечения" страниц и переплётов своих бумажных жителей.
-- Входите! Входите! -- наконец, он выглянул. Выглянул из-за книг, затем выбежал из-за книг и остановился поодаль Фресковой не сводя с неё глаз.
-- Здравствуйте! -- вежливо обронила приветствие Луна и посмотрела на человека.
Ему за сорок, может меньше, но всё за сорок. Высокий, светлоголовый. Волосы торчат некоторой башенкой. Лицо вытянутым овалом. Глаза синие. Какие мудрые жизнью и ясные глаза... Нос... Нос точёный. Рот сжатый, измученный каким-то ненастьем. Брови... Щёки... Брови изогнутые, точно ручки огородного корыта, но очень верно изогнутые и придают выражение глазам такое, какое нужно.
Щёки немного впалые. Человек что-то пережил. Ну, конечно, пережил... Все мы чего-то пережили. Очень высокий. Метр девяносто. Да, именно -- метр девяносто.
Мужчина молчал. Его полуседые волосы шевелил ветер приоткрывшейся двери, шевелил и февраль своей полусогнутой тишиной.
-- Кто Вы? -- спросил он как-то хрипло и так, словно не верил своим глазам.
-- Я прогуливалась... чуть вот здесь не поскользнулась и решила купить пару книг... Може, у Вас есть что нужно... Хотя, нет. думаю, таких книг здесь нет.
-- Вы так похожи на...
-- На кого? на кого я похожа.
-- Вы... нет... Вы совсем на неё не похожи. Вы лучше! Вы -- живая
Затем, он замолчал. Будто и так сказал более, чем достаточно.
-- Люди... Все люди нам кого-то напоминают! -- философски сказала Фрескова и увидев стопку франфузских томиков бросилась к ней, точно к родной! -- Однажды меня чуть не закрыли в книжном! Представляете? Я искала одну монографию... Конечно ее там и быть не могло, ведь это современный книжный, а разве в современном книжном могут водиться души Сезанна или Равеля?
Мужчина стоял и молчал. Но глаз не сводил. Ему казалось странным, что девушка говорит.