— Нет, что ты, пойдём пешком, — Луна поправила шляпку, и они разделили ручки дорожной сумки на двоих.
Надя с дедушкой уехали на дачу. В длинном зеленом сарафане Надя шагала по направлению к Чернильному домику. Чернильным его как-то назвала Луна, разглядывая на фотографии. С тех пор семья Нади так его и называет.
Дедушка Нади — очень высокий и светлый человек. Надя многим в него. Сегодня он настоял, чтобы она ничего не делала, а читала в Чернильном домике.
Надя приехала на каникулы, немного вздрюченная и тревожная. Дедушке хотелось видеть ее как раньше — маленькой девочкой Надей, которую он растил и воспитывал всем сердцем.
Бабушка Нади умерла давно. Ей не суждено было видеть, как внучка растет и умнеет. Надя помнит ее только по старинным фотографиям в тяжелых рамках. Дедушка любил бабушку до последнего ее вдоха, и Надя втайне все детство мечтала встретить человека, похожего на него.
Сейчас она зашла в Чернильный домик и решила там убраться. Дедушка никогда ней не спорил и всегда «закрывал глаза» на любые поступки. Сейчас он с молчаливым согласием принес воду любимой внучке в небольшом ведре и нашел на веранде необходимые тряпочки.
Надя стояла с тряпкой в правой руке и оглядывала место сражения. Она вымоет здесь все, а затем почитает Стендаля, лежа в гамаке.
Вокзал — пристань идущих и сбежавших. Луна любит вокзал. Большие окна его приветливы. В лавке всегда есть старые книги и свежие газеты. Вокзал напоминает тонкую паутинку, где в кассах посменно работают женщины. Они не похожи на паучков. Таких красивых паучков не бывает, да и паутинка здесь в самом хорошем смысле — стройные, упорядоченные надежды людей на будущее.
Он несет сумку и билет. Она идет рядом, всматриваясь в огни семафоров. Смешное слово — семафор; смешное и печальное — огоньки подмигивают и затухают, как свечки; все, что гаснет, загорается вновь. Луне хочется скрыться в тамбуре поезда и не видеть взгляд Лепетова. Только поезда еще нет, а лицо Коляна ближе, чем сотни минут назад.
Пахнет горючими веществами. "Огнеопасно!" — гласит надпись на цистернах. Это слово применимо и к ее дружбе с Лепетовым. Огнеопасно! Огонь, что исходит от него, может сжечь дружбу между ними. Она не понимает этот огонь. Иногда, правда думает о поцелуе. Когда-нибудь он поцелует Луну. Нет! Дружба важнее. Здесь не может быть продолжения в виде свадьбы и детей. Ее муж будет другим. Она видит будущего мужа другим. Их семьи разные. В семье Луны важна любовь. У Лепетова эта привязанность пройдет. А это, наверняка, всего лишь привязанность.
Колян стоял на первой платформе рядом с сумкой и ждал девушку. Луна с билетом и паспортом в руках вышла из дверей вокзала. Она улыбалась ему, но уже осознавала, что действительно уезжает. Ей вдруг стало страшно. Она стала сильно бояться за маму, бабушку и за него. С некоторых пор она стала ощущать его частью своей семьи, словно они брат и сестра.
Они перешли железнодорожные пути и встали на третьей платформе. Солнце палило нещадно, и скрыться на перроне от него было невозможно. К тому же Ко был в каком-то странном состоянии. Луна отметила про себя, что он слишком серьёзный и сильно щурится от солнца, даже когда оно светит ему в спину.
Какое-то время они стояли, молча, и почти не смотрели друг на друга. Затем он подошёл ближе и тихо произнёс:
— На перроне только мы, больше никто не едет.
— Может, поедем вместе? — Луна улыбнулась, и парень очарованно опустил глаза.
Шляпу девушка спустила с головы на спину и тонкая резинка от шляпы не давала ветру сорвать ее. Медные волосы девушки отливали золотом на солнце, а в глазах ее соревновались искорки какого-то решительного счастья. Весь образ Луны отражал какую-то скрытую прежде магию и наполнял Коляна уверенностью в том, что она уезжает навсегда.
— И что я там делать буду? — он смотрел на нее во все глаза — боялся, что исчезнет, растворится или вовсе отвернется от него.
— Будешь отбивать от меня спортсменов! — Луна весело рассмеялась собственной шутке, даже не задумываясь, какую боль причиняет ему этими словами, вырывающимися с ее губ так непринужденно и как-то фатально.
— Лучше тебе познакомиться с каким-нибудь капитаном…
Лепетов никогда не понимал шуток. Он вообще не из тех, с кем можно хохотать до колик над какой-нибудь ерундой. Луна взглянула на него мрачно. Впрочем, он не заметил этого. Думал о своем.