Они попрощались прикосновением ладоней, и Луна направилась в сторону подъезда. Светлый сарафан развевал ветер и, надувая подол, делал его каким-то естественным и объёмным.
Лепетов стоял и смотрел на уходящую Луну, чувствуя, как ноги подламываются. Слезы бежали по его щекам, словно он уже потерял ее. Он вспоминал, как вчера по телефону мать сказала, что все его чувства — полный бред. Что он, ее лучший в мире сын, перегрелся на провинциальном солнце и «эта вертихвостка вбила ему в голову всякую чушь, которой не бывает». Перед его глазами витал образ билетов, которые были куплены на двадцатое августа. Как мать смогла уговорить отца поменять билеты на завтра? Что она ему сказала? Сейчас парень придет к бабушке с дедушкой, и они его больше не выпустят. Больше он никогда не увидит ее. Мама не разрешит ему приехать следующим летом. За год вперёд планируется путешествие в Петербург к тетке.
Он пронесся под бельевой проволокой и вбежал в ее подъезд. Неожиданно растерявшись, он встал перед дверью и замолчал. За дверью нет звуков: шагов, голосов, слез. Полная тишина. Он прижался лбом к голубому почтовому ящику на двери и почувствовал прохладу. Может, она все же там, по ту сторону двери — стоит и слышит его.
— Луна! — прошептал он. — Луна я… люблю…. навсегда.
Правая рука его лежала на ручке, но не решалась дотянуться до звонка и позвонить в дверь. Всего-то — следует дотянуться указательным пальцем до звонка и нажать его быстро, коротко, словно случайно. Тогда тот прозвенит звонко, отрывисто, как всегда. Но почему-то сейчас, он не может дотронуться пальцем до этой кнопки. Может только стоять на одеревеневших ногах.
Пора собирать вещи и слушать наставления отца и бабушки. Медленно спустился он по деревянным ступеням вниз, стараясь не шуметь.
Телефон Нади лежал на полу. Звонкая электронная мелодия разносилась по всей комнате. Надя, вся в муке, словно мельник вбежала в комнату. Она шикнула на кота, который, по всей видимости, скинул телефон со стола, пока девушка на кухне месила тесто.
— Алло! — девушка запыхалась и почувствовала запах картошки — она сварилась.
— Привет! — голос показался Наде очень знакомым. От него повеяло чем-то неприятным и хрустящим.
— Не узнала, — сказала Надя, усевшись с ногами в кресло.
— Еще бы! В последний раз мы болтали в далеком детстве.
— Понедельник! — воскликнула девушка, и ее голос задрожал от удивления. — Ой! Илья! — на другом конце провода как будто ухмыльнулись и нервно сглотнули.
— Хорошо, что сразу поняла. Значит, думала обо мне.
Впервые он намекнул, что они не просто друзья и Наде это понравилось. Она не могла заставить себя не улыбнуться. Ее губы сами улыбались от того, что он сказал и как сказал. Весь мир расцветал на глазах и она вместе с ним. Хотелось смеяться и танцевать. Впервые в жизни хотелось танцевать.
— Я в кафе, что рядом с твоим домом, — произнес голос, и что-то подсказывало Наде — она слышала его совсем недавно. Он уже говорил с ней. Может, во сне? Но ей же не снятся сны!
— Жду.
— Но… — но красную кнопку телефона уже нажали. На экране она в тысячный раз увидела дракона на фоне серых туч — любимая заставка.
Сердце запрыгало, словно она прыгала через скакалку. Медленно шла она на кухню, чувствуя, что боится этой внеплановой встречи. А в то же время, конечно, мечтает увидеть его.
Она завернула перестоявшее тесто в прозрачную пленку и отправила в белое блюдо. Картофель заправила сливочным маслом и накрыла кастрюлю крышкой.
Мама придет нескоро. Она и не смогла бы объяснить ситуацию маме в двух словах — про Понедельника мама не в курсе.
Вытащив из шкафа одежду, Надя стала разглядывать ее глазами Понедельника и, отшвырнув пару платьев, остановилась на двух.
— Думаешь, она поверит? — Рафинад выглядел растерянным и нервным. То и дело он сжимал ладони в кулаки и разглядывал Илью с точки зрения себя.
— Могу не ходить. Иди сам! — Илья бросил эти слова в Рафинада и улыбнулся.
— Я не могу… сам, — сказал Раф, растягивая слова. — Пока не могу. Иди ты.
— Хорошо! — снова улыбнулся Кольцов и похлопал Рафинада по плечу. Когда он хлопнул дверью, Рафинад закрыл ее на щеколду и бросился к окну, точно зверь, запертый в клетке. Кольцова уже не видно — ушел с другой стороны, чтобы Рафинад не передумал.