– Виктор Юрьевич, куда его?
– На операционный стол! И свет! Дайте мне побольше света в кои-то веки! Заприте гермодверь, нас скоро накроет Самосбором.
Я с трудом открыл глаза. Несколько рук подняли меня и переложили на узкий стол. В глаза ударил неприятный яркий свет. Я зажмурился, пытаясь привыкнуть к нему. На секунду лампу заслонила чья-то тень. Очевидно, надо мной склонился врач. Я начинал приходить в себя.
– Снимите с него уже снаряжение. Я не могу провести осмотр, пока на нем противогаз.
Кто-то потянул мою маску на себя. Сначала аккуратно, затем все настойчивее. Лицо обожгло болью. Я застонал.
– Виктор Юрьевич, не снимается!
– Ладно, черт с ним. По крайней мере, он в сознании. Забинтуйте ему пока голову и режьте одежду, проведем осмотр тела на предмет Последствий. Если тот, кто подкинул нам его под дверь, вытащил его из Самосбора, мы все равно не сможем ему помочь.
Я почувствовал, как мою одежду потянули вверх. Острый скальпель рассек ее от горла до живота. В мед.отсеке мгновенно воцарилась тишина.
– Виктор Юрьевич…
– Вижу.
– У него все тело в черной слизи. Это…
– Я знаю, что это. Последствия. Кем бы он ни был, мы ничего не сможем сделать. Он уже не человек. Мы должны… Мы поступим, согласно протоколу.
– Но ведь он еще жив!
– Никаких исключений.
Я окончательно пришел в себя. Вся кожа неприятно зудела. Но в остальном я чувствовал себя хорошо. Наверное, лучше, чем когда-либо. Я почувствовал, что всю свою жизнь спал, и лишь теперь наконец проснулся. Нужно было идти, пока двое врачей не начали воплощать в жизнь свои непонятные протоколы. Я сел на операционном столе и свесил ноги. Врачи стояли у противоположной стены мед.отсека и о чем-то шептались. Вдруг, тот, что помоложе, обернулся и увидел меня. Кровь мгновенно отлила от его лица. Он завизжал, выставив перед собой маленький скальпель. Его наставник застыл со шприцем в руке. Глаза его расширились от ужаса. Ноги заметно задрожали.
Спрыгнув на пол, я с удивлением обнаружил, что бетон стал гораздо податливее. Он неожиданно пружинил под ногами. Я бросил взгляд на грудь и живот: из многочисленных язв на моей бледной коже сочилась черная слизь. Под ногами тоже была она. Я мельком осмотрел мед.отсек. По стенам сочилась черная жидкость, но я не чувствовал страха. Он покидал меня навсегда, вместе со всем человеческим, что было во мне когда-то. Я смотрел на мир по-новому, и все видел будто впервые. Ранее противные мне Последствия Самосбора перестали вызывать отвращение. Прошлое стремительно растворялось в сознании. Я был свободен. И не видел смысла оставаться здесь и продолжать пугать несчастных врачей.
Я запахнул разрезанную одежду. Она мгновенно срослась. Так и должно было быть. Я чувствовал это всем своим естеством. Интуиция подтолкнула меня к стене. Из бетона сочилась черная слизь. У меня больше не было отторжения к ней. Я вдруг понял, что теперь она будет со мной везде. Осознание этого пришло так же спокойно, как и то, что я больше не сниму противогаз со своего лица. Вернее сказать, именно он и стал теперь моим настоящим лицом. Все было так, как и должно было быть. Прикоснувшись к бетону, я пошел вперед и беспрепятственно прошел сквозь стену, оказавшись в коридоре. Я вдруг явственно увидел миллионы этажей и жилых отсеков. Бетонные стены Гигахруща больше не сдерживали меня. Я увидел затянутые фиолетовым дымом коридоры и роты ликвидаторов, заливающих напалмом все, что напоминало им Последствия. А еще я увидел Хранилище. Находящееся в сотнях километров от меня, оно сияло светочем знаний, сосредоточенных в нем. Я невольно залюбовался этим светом, не в силах оторвать взгляда и описать его. Отныне я понял, что хочу лишь одного. Чтобы этот свет никогда не угас.
Повсюду, сквозь этажи, коридоры и гермодвери, в Гигахруще горели огни поменьше. В отдельных жилых отсеках и НИИ блестели осколки цивилизации, которые мне нужно было собрать. Физики, математики, писатели, поэты и художники жили не с позволения Хруща, а вопреки ему. Они жили, а не выживали. Творили и созидали, пока остальные лишь переваривались в этом бесконечном и великом бетонном мешке. Но и они рано или поздно угаснут, унеся в безвременье свои труды. Я почувствовал, что обязан сделать все, чтобы не допустить этого.
Вдруг на мое плечо опустилась чья-то рука. Я обернулся. Фигура человека источала яркий белый свет. Я еще не привык к особенности своего нового зрения. Сотканный из света человек заговорил. И только тогда я узнал его.
– Вот теперь я вижу, что ты знаешь, куда хочешь пойти. И подсказка моя тебе уже не нужна, – дружелюбно сказал Путник.