Выбрать главу

Кате так бы хотелось угостить Зину кашей. Но, увы, каша эта была не ее.

А тетушка строго запретила есть, пока она не вернется.

Через три дня вечером зашел Рвач, когда Варвары Петровны не было дома. Он был в отменно веселом расположении духа и, чтобы рассмешить Петю, встал на четвереньки и рыча пошел на него, болтая длинными мохнатыми ушами своей шапки. Но Петя вместо того, чтоб засмеяться, страшно перепугался и бросился к Кате.

— Экий ты, карапуз, плаксивый, — произнес Рвач, поднимаясь с пола, — ну, не реви, говорят тебе, не реви.

И он довольно сильно щелкнул Петю по носу.

Петя еще пуще заплакал.

— Уходи, дядька!.. — вдруг закричал он.

— А, вот ты какой, — с раздражением, хотя стараясь улыбнуться, сказал Рвач. — С тобой играют, а ты злишься… Хорош гусь…

— Я… не… гу…гусь.

— А гусь, да еще, выходит, плаксивый, глаза на мокром месте. Ы-ы… Ы-ы… Рева-корова… Маменькин сынок…

Катя почувствовала, как кровь у нее в сердце словно закипела.

— Молчи, — крикнул снова Рвач, — ухи оборву… Паршивец…

— Сами вы молчите! — крикнула Катя вне себя от гнева. — Не смейте ругаться…

— Ах, какая еще мамзель-стрикозель… Па-аду-маешь. Пардон…

Он встал и по-дурацки расшаркался.

— Извиняюсь… Какая фря…

И так как Петя продолжал голосить все сильнее и сильнее, он гаркнул.

— Заткнешься ты или нет, сволочь такая!

И протянул руку к Петиному уху. Катя вся дрожа, изо всех сил хватила его кулаком по руке.

— А, ты драться!.. Дрянь вредная.

И, схватив Катю за шею, он пихнул ее прямо в дверь.

Дверь растворилась и Катя наткнулась на входившего как-раз в этот миг человека.

Это был старичок небольшого роста, давно небритый, одетый в какой-то халат, похожий на арестантский или больничный.

Это был сосед по комнате, Иван Петрович, отец Зины. Катя уж несколько раз встречала его в коридоре.

— Что вы здесь безобразничаете, гражданин, — сказал он слегка осипшим голосом. — Мало того, что вы мешаете служащему спать после трудового дня, вы еще детей истязаете.

— А вас что, позвольте спросить, звали?

— Я сам пришел на ваше безобразие… которое прошу немедленно прекратить…

— Вот тебе…

Рвач поднес к носу кукиш.

— А вот тебе еще…

Он поднес второй кукиш.

— В таком случае я схожу за милицией…

И, сказав так, Иван Петрович направился по коридору к выходной двери.

Какая-то женщина с любопытством выглядывала из противоположной двери.

Настроение Рвача мгновенно переменилось.

— Товарищ, товарищ, — закричал он, — гражданин… Я же пошутил. Все это была с моей стороны одна сплошная шутка… Очень извиняюсь…

Иван Петрович вернулся обратно.

— Но и шутки эти ваши мне не нравятся.

— Ну, не буду шутить… Ладно… ребенок оказался до крайности капризный… Ну ладно. Не плачь, я тебе пряник куплю…

Опять пряник! Все обещают и никто не дает.

— А тебе, мамзель, коробку конфет… Ну… вот… Шуток не понимаете.

— И прошу вас вообще вести себя потише.

Иван Петрович запахнул над валенками полы халата и торжественно удалился.

Петя сидел на коленях у Кати и всхлипывал.

У Кати страшно билось сердце, и взгляд ее был все еще так сердит, что Рвач смутился и отвернувшись, пробормотал какое-то ругательство.

В это время в комнату вошла Варвара Петровна.

— Что это вы тут так накуксились все? — спросила она.

Повидимому, этот день прошел удачно, ибо Варвара Петровна была в очень хорошем настроении.

— Так, — отвечал Рвач, — между прочим ничего особенного не произошло. Я, мамаша, к вам по серьезному делу.

И, повернувшись, чтобы дети не могли видеть, он показал ей на ладони три больших брильянта.

Он их достал словно прямо из воздуха и, показав, тотчас опять спрятал, куда неизвестно.

— Это на какую же сумму?

— А вот на триста тысяч… Двести шестьдесят отдадим, остальные себе… Дело?

— Дело!

— Только это не терпит отлагательства.

— Завтра и поедем!

Они отошли в угол и стали шушукаться.

— Правильно… спичечную коробку дайте, мамаша. Ну вот.

Он ушел, погрозив Пете пальцем.

Когда Катя легла спать, Варвара Петровна сказала ей.

— На правом боку надо спать… Так все доктора велят.

Катя покорно повернулась лицом к стене.

Она спала на сундуке вместе с Петей. В комнате было очень тепло. Вероятно, многие москвичи, которые с тоской наблюдали, как ртуть в градуснике спускается к нулю, позавидовали бы сейчас Кате. На дворе опять начиналась вьюга. Зима выдалась злая и неумолимая. Совсем не хотела считаться с тем, что у людей дров не было и печи приходилось топить остатками мебели.