Десять тысяч, говорит, ставлю, что не всякий предмет можно съесть… Нет, говорит, всякий… Слово за слово… Об заклад побились. Князь и говорит… Съешь, говорит, лыжу.
— Как лыжу?
— Вот так, лыжу. А граф, говорит: очень свободно… И съел, забодай ее лягушка!.. Целый год ел. Крошил он ее, лыжу-то, и в суп и во всякую кашу и в питье всякое… Съел. Князь видит, что правильное его стороны поступлено, деньги на колесо. Отсчитал десять тысяч… Словно мы, вот, гривенник… Во жизнь!.. А? Во жизнь.
Выпив второй стакан, Катя уже никак не могла, да и не хотела бороться со сном… Она едва дошла до скамейки.
— Спит, — сказала Осиповна, прислушавшись.
— Знаменитое средство, — заметил Огурцов, — ко мне раз милиционеры пришли с обыском… Я говорю: товарищи, вы, говорю, прямо с поля, так сначала чайку, а Осиповне мигнул. Те сели… А Осиповна будто за сахаром, а сама подсыпала им порошочку… Так пять часов спали, ровно убитые… Мы-то все покеда в землю успели закопать.
— Ну а когда проснулись, не догадались?
— А пускай догадываются… Как же это они донесут-то. С обыском, мол, пришли, а сами чай гонять. Ну, меня они, конечно, крыли… Ну, дал им по мере картошки… В общем благополучно…
Варвара Петровна тихонько подошла к Кате и стала расстегивать ей ворот.
Огурцов потер себе руки.
— Эх, кабы денег не было. Что бы за жизнь была.
— Нда… Ерунда…
И князь снова полез за портсигаром.
Но Огурцов теперь был увлечен чем-то, видимо, более интересным.
Он внимательно следил за тем, что делает Варвара Петровна.
УТРОМ Катя проснулась с очень тяжелой головой.
На столе опять кипел самовар, Огурцовы пили чай, а Варвара Петровна с довольной улыбкой шила какой-то широкий пояс из холста.
— Проснулась? — спросила она у Кати приветливо, — вот я тебе пояс сшила, с ним теплее будет.
Все почему-то засмеялись.
Варвара Петровна надела Кате пояс под кофточку и зашила его на ней.
— А теперь пей чай, да пора итти, а то к двенадцатичасовому опоздаем…
— Теперь расписание спуталось.
— Ну все-таки…
Пояс, который Варвара Петровна надела на Катю, был довольно жесткий, и Катя сразу догадалась, что в нем деньги. Это подтверждало и крайне довольное лицо Варвары Петровны: Катя почувствовала себя чем-то в роде воровки, и при виде милиционера на станции ей стало не по себе. Но она ничего не сказала тетушке, тем более, что никто не обратил на них никакого внимания, и они благополучно втиснулись в грязный вагон с выбитыми стеклами. Сесть пришлось прямо на пол между валенками и сапогами пассажиров. Поезд еле сдвинулся с места. В вагоне трудно было дышать от вони. Какой-то старик курил злейшую махорку, поминутно сплевывая, все рассуждали о голоде и о холоде и ругались последними словами.
— Прежде бывало соль-то копейка фунт…
— Прежде… А помещики? Это ничего?
— Пуговицы и то нигде не купишь! Эх, жизнь…
На верхней полке в это время кто-то заворочался.
— Эй, сволочь, осторожнее… Вши с тебя сыпятся…
Катя вздрогнула от отвращения. Несколько вшей в самом деле упали на нее.
— Девонька, ты их к ногтю, — сказала какая-то женщина и, видя, что Катя не решается, сама стала ловить на ней вшей, с необыкновенной ловкостью давя их под ногтем.
— Вот от чего тиф-то по России гуляет, — пробормотал какой-то гражданин в очках.
— Тиф не от вшей.
— А от чего же?..
— Вообще сам по себе. Болезнь.
— Да болезни-то от чего… От бактерий. А носителями тифозных бактерий и является вошь.
— А почему же раньше и вши были и клопы, а тифу этого самого и не слыхали?
— Тиф всегда был, но теперь он принял массовые размеры…
— Голубчик, это мы все очень хорошо понимаем. Только невозможно это, чтоб от такого насекомого существа человек, скажем, помирал.
— Да знаете ли вы, что бактерия так мала, что ее простым глазом не увидишь. Только под микроскопом.
— Ну, а это один обман. Это пустяки… Коль чего не видно, так нечего и смотреть…
— С вами говорить… Вот девочка теперь заболеть может тифом, все из-за вашей грязи.
— А вы не каркайте…
— Я не каркаю, а говорю. А если б не ваша грязь…
— Да это не с меня вши, а сверху.
— Я не про вас, а про народ вообще.
— С чистоты не воскреснешь, с погани не треснешь.
— Вот именно, треснешь.
— Мы покеда живы.
— А ну вас…
На каждой станции поезд стоял по полчаса, ибо паровоз заглохал, как перестоявший самовар.
До Москвы добрались только к вечеру.
Петя уже спал, когда Катя вошла в комнату.