Катя взяла было спички…
Гость перестал внушать ей страх.
— Оставь, не зажигай…
Он подошел к самому окну и приложил к стеклу лицо.
Потом вышел в сени, постоял у двери, осторожно откинул крючок, а затем сразу распахнул дверь и исчез во мраке.
Когда Катя опомнилась и кинулась запирать, никого уже не было.
— Кто это был за дяденька? — спросил Петя тихо.
— Молчи, Петя, не говори про него!
— Он пряник даст?
— Да!
Катя, все еще не оправившись от пережитого волнения, сидела на скамейке. Ей даже вдруг плакать захотелось, чего уж давным-давно с ней не случалось.
Она, не зажигая света, накормила Петю и стала рассказывать ему его любимую сказку про «Кота в сапогах».
Рассказывая, она все прислушивалась, но мать не шла.
— Зажги лампу.
— Не стоит, Петя.
— Почему?
— Так.
Итти затворять ставни она боялась, а если зажечь свет, будет видно снаружи, что в комнате делается… А почем знать, кто там бродит. Брр…
— Ну, еще расскажи.
Катя рассказывала, рассказывала…
От рассказов ей становилось как-то самой спокойнее. Наконец Петя сказал:
— А я опять спать хочу.
— Ну, спи.
Катя была рада, что брат по крайней мере не плачет.
— А мама-то придет?
— Сейчас придет!
Он вскоре засопел.
Чу! Хлопнула калитка.
— Мама!
Катя кинулась к двери.
— Я, я! Отпирай!
Вера Петровна вошла, еле волоча ноги от усталости.
— Что ж в темноте-то сидите…
Затем зажигая лампу, прибавила.
— Уж не знаю, что и делать, просто, страх берет… Петя тут как без меня, ничего?
— Ничего…
— Ты бы, Катя, пошла, ставни прикрыла.
Катя поколебалась с секунду, однако затем храбро пошла в сени.
На дворе было уже совсем темно и в темных кустах сирени Кате чудились какие-то спрятавшиеся люди. А вдруг, пока она затворяет ставни, кто-нибудь тронет ее сзади за плечо. Просто умрешь со страху. И как нарочно ставни как-то зловеще скрипят.
Но в это время послышался стук подъезжающей телеги.
— Папа!
Ночь перестала казаться страшной.
Николай Семенович Сенцов приехал крайне взволнованный.
— За Готищем палят, — сказал он. — Слышите?
Все столпились у двери и прислушались.
Во мраке в самом деле раздавалось вдали какое-то грозное ворчание.
— Говорят, Махно идет. Чорт знает что делается! У тетки была?
— Там просто полное расстройство. Бабушка все время плачет…
— Поплачешь… Сейчас я лошадь сведу, а ты пока ужин давай… Я ведь там не обедал даже… Не хотел задерживаться. Пять мешков привез.
Вера Петровна достала из печки суп и кашу.
Теперь вместо темной ночи в окне белели белые доски и в комнате сразу стало как-то спокойнее.
— Дело дрянь, — сказал Николай Семенович, вернувшись из сарая и сев за стол. — Махно идет и еще чорт его знает кто… Такая будет катавасия. На мельнице что делается! Кузьма просто сам не свой. У него одних обысков по десяти на дню. Ищут, ищут, а кого ищут и сами не знают… Белые, конечно, уйдут, ну да и чорт с ними… А только тут начнется такая каша… Когда еще красные придут неизвестно, а бандитня вся эта так и рыщет кругом…
— Что же делать?
— Что делать, удирать надо!
— Куда?
— В Москву. Я сейчас на мельнице Якова Тимофеевича встретил. Он мне место предлагает на электрической станции.
— А дом так и бросим?.. Мебель-то всю!..
— Что ж, из — за мебели гибнуть? К нам сюда Кузьма переедет, он там жить теперь боится. В самом деле страшно, кругом левада, жилье далеко.
— Ну а жить-то где ж в Москве?
— Временно остановимся у Вари. Ведь она как-никак сестра тебе.
— Ну, конечно, Варя, небось, даже рада будет. А потом?
— Квартиру обещают… Паек! В Москве-то спокойнее.
— Ну, конечно, не то, что здесь… Вот ведь горе! Жили, жили!..
— И еще поживем в другом месте. Причитать тут нечего. Надо применяться к обстоятельствам. И ехать живо, пока еще поезда ходят. Муку, сколько можно, с собой заберем…
— Отымут.
— Ну, сколько можно, провезем. Масла.
— А Кузьма обещал мебель сохранить?
— А ну тебя с твоей мебелью… Что ж, он ее съест, что ли? Катя, хочешь в Москву?
Катя очень любила свой городок, своих подруг, свой огород и садик. Мысль покинуть это так сразу из-за каких-то неведомых людей в мохнатых шапках ей вовсе не улыбалась. Но она была умная девочка и, как говорится, сразу учла положение. К тому же воспоминание о страшных военных было еще слишком свежо. Она поняла, что отец прав и что его нужно поддержать, чтобы ободрить мать. Поэтому она решительно ответила: