— Пожар! Пожар! Ратуйте! Сутуловский дом горит!
И все, наспех одеваясь, бежали на Михайловскую и дрались из-за местечка на сутуловском заборе.
Сам хозяин дома преспокойно стоял на дворе и, озаренный красным пламенем, созерцал работу огня.
В руках держал он большой мешок.
Прискакал исправник; пожарные, как всегда, замешкались где-то.
Соседним дворам не угрожало, ибо дом стоял среди сада, пора была не сухая, и ветра не было.
Когда исправник начал было распоряжаться насчет воды, Сутулов гаркнул вдруг:
— Не тронь! Мой дом! Я построил, я и спалю!
Все замерли сразу. Исправник остолбенел.
— А это вот!.. — продолжал Сутулов. — Деньги эти самые… Чтоб их!
И с яростью принялся вытаскивать из мешка сторублевые и тысячные пачки и швырять их в огонь.
— Стой! Что ты!
— Не тронь! Мои деньги!
Исправник да и все громко ахнули.
— Иван Дмитриевич, людям лучше отдай…
— Доставай, коль охота есть… лезь в огонь.
А пламя, шипя и свистя, мгновенно пожирало пачки, и все только вскрикивали всякий раз, словно сердце им обжигало вместе с деньгами.
— Все, сколько у меня были, все сожгу! — орал Сутулов, безумно поводя глазами. — А, думаешь от меня деньгами откупиться? Жену-то с детьми куда дел?.. А?
Иван Дмитриевич орал бессмысленно, ни к кому не обращаясь, и все (даже исправник) отступили от него подальше, ибо решили, что он несомненно сошел с ума.
Потом, опомнившись, исправник мигнул двум — трем парням поздоровее, и те бросились на Сутулова, но тот, будучи страшно силен, да еще в припадке сумасшедшей ярости, расшвырял их так, что они только крякнули.
А мешок между тем опустел к ужасу всех собравшихся горожан.
С грохотом рухнула крыша и высоко огненным роем взлетели искры.
— Где же ты теперь жить-то будешь, дурень? — не удержался исправник.
И Иван Дмитриевич, к удивлению всех, совершенно спокойно ответил:
— Где буду, там и буду.
И ушел куда-то в мрак.
А утром узнали, что поселился он в шалаше на Камышовом острове, где иногда ночевали охотники.
— Морозы наступят, небось, пожмется! — с злобой говорили тютюнцы. — Экий ведь. Ну роздал бы нам свое добро. Нет — погубил. Ну, и живи теперь нищий! И пропадай!
Больше всего смущен был исправник.
Он полагал, что жить на острове, где до сих пор никто не жил, есть непорядок. В особенности после такого удивительного происшествия.
Об этом деле довели даже до сведения губернатора, но ничего не могли решить и, кроме того, выяснилось, что Сутулову все равно не жить, ибо, повидимому, со злости и из упрямства обрек он себя на голодную смерть.
Опять-таки и это беспокоило исправника. Можно ли эдак просто допустить, чтобы человек уморил себя голодом, да еще, так сказать, на глазах у всего города. Не следует ли все-таки засадить этого самого Сутулова в сумасшедший дом. И вот, когда уже власти совсем порешили так и распорядиться с островитянином, случилось новое неожиданное происшествие, давшее всему делу иное направление.
На рассвете привел жандарм в тютюнское полицейское управление мальчишку, которого немедленно с ужасом узнал даже сонный дежурный полицейский чин.
То был утонувший Ванько́.
Оказалось, что мальчик и не думал тонуть, а удрал на войну, дабы отомстить немцам за смерть брата и вообще повоевать. Был он нраву всегда взбалмошного. Чтоб осуществить свой план, он симулировал смерть в реке и бежал с небольшим количеством скопленных денег. Задержали его уже где-то в прифронтовой полосе и по этапу вернули на родину.
Мальчик был сердит, что не дали ему воевать, и глядел на всех хмуро.
— А тятька где?
— Ступай ищи своего тятьку.
Конечно, мальчику все рассказали тут же. Каждому не терпелось огорошить его такими сногсшибательными известиями.
Движимый тем же чувством, сторож полицейского управления бросился на берег реки и заорал благим матом:
— Иван Дмитри-е-вич. Ванько́ отыскался!
Старик, худой и страшный, вылез из шалаша, где уже собрался помирать. И в самом деле увидал сына, ведомого жандармом.
В тот же день продал он мельнику Яцеку свой сад с пожарищем и построил себе на острове избу..
В ней и поселился с сыном. Умирать он раздумал.
Ваньку спрашивали товарищи:
— Ты зачем, дурень, на войну удрал?
— А то что ж? С вами тут в футбол играть? На войне-то, небось, раздолье!
— А кабы убили?
— Ну и что ж? И я бы убивал.
Ванько́ при этом хмурил брови и сжимал кулаки.
— Эх, скучно мне здесь с вами. Захолустная ваша страна. То ли дело в прифронтовой полосе. Каша такая! А вдали-то все «ух», «ух», — пушки. Здо́рово!