Я смотрю на противоположную сторону берега, окруженный пылью от сокрушающихся и ломающихся на мелкие куски камни. Эпицентр трагедии не на мосту. Он – за ним. И мы внутри него.
Я хотел убить её. Сам. Зная, что иначе никогда не верну её.
Я мог всё исправить. Ещё тогда – мог.
Но остановился.
Не потому, что был одержим желанием отомстить Богу и сломить Его Клятву. А потому, что она стала и моей Клятвой.
Я иду по воскрешенному мной мосту, соединяющему четыре Силы, ставшими двумя – разводящими нас по его разные стороны.
Тогда я не мог этого видеть. Не желал. Потому, что не хотел ощущать последствий, которые заставляли меня испытывать страх.
Я должен был сделать это раньше. Посмотреть ей в глаза, в тот момент, когда убивал её. Когда своими руками ломал ей позвоночник и обрекал нас на взаимную вечную боль.
Я вижу её искажённое от боли лицо и прикасаюсь ладонями к её щекам.
Смотри на меня. Прошу. Смотри.
Но она зажмуривает глаза из всех оставшихся в ней сил и сжимает челюсть, подавляя собственный крик.
Кричи на меня. Верни мне всю боль, что я причинил тебе.
Её слёзы льются по её фарфоровому побледневшему лицу. Я чувствую их кипяток, не смотря на то, что это – всего лишь воспоминание, почувствовать физически которое – невозможно.
Она здесь. Ещё живая. Но уже не моя.
Сколько бы я не произнёс вслух слов прощения, все они приравниваются к нулю. Этому – прощения нет. Я её прощения не достоин.
Я перемещаюсь к своему фантому и разрываю его на части.
Она исчезает вместе со мной.
Я помню, как ослаб, отпустив её в поток воды, что унёс её. Мои ноги подкосились, роняя меня на землю. Она не видела этого и никогда не знала, что со мной сделало наше расставание. Оно отомстило мне моей слабостью.
Сначала я принял эту слабость за истощение только своих Сил. Лишь потом осознал, что останусь калекой без части её души во мне. Отныне я не просто потерял способность владеть Силами её Истоков. Вместе с этим, я потерял и огромную часть своих способностей. Они возвращались ко мне только тогда, когда я приближался к ней. Когда касался её. Я испытывал ту же боль, что и она, но только тогда, когда был слишком далёко от неё. Всегда. Однако, я никогда и не думал снимать с неё проклятье моей Тьмы, потому что иначе перестал бы чувствовать не только её, но и себя – живым, через наши общие мучения.
Потом ощущения вернулись. Через много лет. Значит, Ведающая восстала из пепла.
После этого я перестал чувствовать Вирсавию в тот момент, когда её впервые коснулся Марк. Бог снова пошутил надо мной, даруя свободу от вечной боли моей любимой женщине в руках моего сына. Он, сам того не зная, стал её защитой от меня. Поэтому я не ведал тем, где она находится. Не знал, в каком она состоянии. Не ощущал её. Не понимал себя.
И вот они – мы.
Я перестал быть частью Братской Небесной игры, сам начав играть в месть. Ни один из них двоих не был мне партнёром. Я держался плана Лиама лишь для того, чтобы знать наперёд Его шаги и уметь вовремя воспользоваться Его ошибками, чтобы, в конечном итоге, остановить Обе Стороны и сравнять всё существующее лишь с одной Силой. Своей.
Вирсавия же всю свою жизнь хотела, чтобы Миром правил Свет. Мой, похороненный внутри меня Свет.
И, как бы она не старалась, я просто не мог снова стать тем, кем был в любви с ней.
Ни одна женщина не была похожа на неё. Нет, все они вовсе не были пустыми. С ними я был пуст. Но, на самом деле, дело было вовсе и не в них, а в том, что пустым меня сделала она, однажды, дав мне свою любовь и также, однажды, спрятав её от меня.
Одна мысль о ней вновь делала меня наполненным. Я просто спал на простынях с узорами персиковых роз, но ощущал это так, будто сплю с ней.
Отпуская её, конечно, я знал, что её будут касаться другие мужчины. И её души. И её тела. Что в равной степени стало для меня невыносимой мукой.
Встреча в Лондоне была случайной. Я хотел отравить медицину. Но она успела спасти её. Я узнал, что она там, узнал, чем занимается и с кем.
Помню, как я встретился с доктором, когда тот покупал продукты. Он выбирал пшеничную муку самого лучшего сорта. И очень нервничал, боясь, что чего-то из списка не найдётся в наличии.