Джи Су интересовался политикой других стран, о том, какими были их битвы, а также он хотел знать, какими были самые непростительные, жестокие и глупые решения правителей, какие решения стали самыми судьбоносными в жизни народа и какие поступки я могу назвать мудрыми. Он хотел узнать обе стороны каждого конкретного человека, имя которого я упоминала в своём повествовании. Хван вёл личные записи, в одних из которых отражал несправедливые, злые и неоправданные деяния, а в других – все те решения, которые были достойны того, чтобы о них слагали добрые вечные легенды. Он составлял уклад собственных мыслей о правлении беспечном и безупречном, анализировал собственные прошлые поступки и поступки своих предков, находил свои слабости в том, что было сделано для него до него и старался разработать чёткий свод новой политики своей Земли, что будет сочетать в себе в преимуществе только большинство справедливых решений, раз за разом отказываясь от модели поведения поступков прошлого. Джи Су великолепно переносил сюжеты на бумагу, прорисовывая их в картинах. Он мог нарисовать как незнакомый ему город, так и незнакомого человека, слыша мои повествования. Он становился настоящим Императором, история которого писалась на моих глазах. Я видела, что его имя будет отражено в истории наряду со всеми теми людьми, которыми он сейчас интересовался, которых я ставила ему в пример, которых он, уважал и на которых хотел быть похож.
Я рассказывала ему про всё, что успела узнать сама. Молчала только о самом важном. О себе. Он же обучал меня их языку. Так я узнала, что означает его имя и сразу же подтвердила, что оно было дано ему не просто так. Хван - спокойствие. Джи - превосходство. Су - мудрость.
Но, одновременно с этим именем и моей взрослой историей, мы с ним оба были детьми. Каждый раз, когда оставались вместе и дурачились, как дети. Мы сбегали из дворца и гуляли по улицам, притворяясь обычными людьми. Шутили над стражей, воровали фрукты на рынке у нечестных торговцев, исследовали местность и находили новые открытия. Он часто хотел помочь мне подняться, когда я, случайно, падала или заправить мои волосы за уши, когда те были растрепаны. Но на все его добрые действия я отвечала испугом. Он его, конечно же, заметил.
Мы спускались к найденному водопаду, я не взяла его руку. Так и случился тот разговор.
– Ты боишься прикосновений.
– Я боюсь прикосновений мужчин.
Он спокойно всматривался в мои глаза, которые я всё время опускала вниз, не давая нашим взглядам встретиться.
– Мне очень жаль, что он сделал это с тобой. Что тебе пришлось пережить это.
Он ещё не знал, что со мной было, но он понял меня настолько тонко, что сказал то, о чём догадывался и его догадка была абсолютной правдой. Никто и никогда не сочувствовал мне в том, что произошло, потому что никто не знал. Также, как и он. Но он был настолько внимателен, что, казалось, сможет открыть многие факты моей жизни, спрятанные за тонной печатью молчания.
Это было первое сожаление, которое я получила в свой адрес и первое моё поражение перед сильной собой. Я почувствовала его, когда сделала попытку сглотнуть образовавшийся в горле ком, состоящий из собственной подавленности и подступившей слабости. Чтобы никогда не оказываться в той ситуации, где я раскроюсь, как жертва, я никогда не жалела даже сама себя. Как же мне реагировать на сочувствие от человека, если я просто не умею испытывать это по отношению к себе?
– Все розы красивы. Даже чёрные, с жестким толстым стеблем и длинными, острее острия меча, шипами. В первую очередь, ты – роза, Чан Ми, а уже потом – оружие, которым можно убить того, кто прикоснулся к тебе без твоего разрешения.
Если бы у Велиара была возможность заточить мою душу в розу, я бы вонзилась в его грудь и сковала своими шипами всю Тьму внутри него, выпуская из них как яд капли Воды Божьей Реки и освобождая его.
Но убить его я никогда бы не смогла. Я никогда этого не хотела. Даже не смотря на то, что по моим венам, в моем теле, всё ещё текла густая, отравленная Тьмой чёрная кровь.
Глава XII: Чёрная Роза
Мы с Джи Су спорили о том, что поют по утру птицы, если бы мы могли понять их разговор. Он утверждал, что птицы поют жалобную песню о скором наступление рассвета и недосмотренном сне, а я твердила ему, что они своим пением торопят людей успеть сделать всё до захода солнца. Я даже дала Императору пару подзатыльников, на что он начинал также жалобно свистеть. В тот момент в его покои и пришел солдат, которого в другой стране сразу же казнили бы, ведь именно так и велит закон поступать с тем, кто принес плохую весть.
Страна Утренней Свежести была самой мирной, спокойной, тихой страной. Под её утренними туманами я нашла своё укрытие. Здесь я обрела дом. И прямо сейчас у границ моего дома расстелалась Тьма.
У порога Императорского зала лежали тела погибших солдат. Семь воинов, которые несли службу у границ страны. Опытные. Верные. Достойно выполняющие свою работу ещё при покойном Императоре. Так мы узнали, что там, за линиями наших владений, есть воиско, которое жаждет завладеть этой землей и оно идёт к нам с Северной стороны.
Пока Джи Су опрашивал выживших и выстраивал детали воедино, я осматривала мертвых.
"Излечи моих воинов. Быстро", требовал Велиар, оглушая меня приказом из воспоминаний. Мои руки, что укрывали тканью лица павших, дрогнули. Я никогда не видела воины. Но была той, кто давал жизнь тем, кого ещё можно было спасти. Я видела тысячи раненых, почти убитых. Пыталась излечить каждого, кому ещё могла помочь. Я лечила главнокомандующего Тёмным Легионом, саму Тьму. Того, кто убивал людей за новые территории, чтобы закрепить в каждой свой Тёмный устав. Я была по ту сторону боя в своей личной стороне боли, каждое из этих ощущений прямо сейчас поднимает из глубин моей души чёрную ярость, тропинкой которой стала выходящая наружу и стекающая по моей щеке слеза.
Если это политика, если это можно решить переговорами, то Джи Су спасет наш дом. Если это просто люди, просто правители другой страны, которые были одурманены желанием владеть большим, то всё будет именно так. Ведь мой позвоночник ещё не сломался пополам. Снова. Значит, это не моё проклятие, от которого никому спасения не предначертано. А если он не сломается? Если его проклятие - это просто слова, которым я должна следовать и через которые он может мной владеть? Как это проверить? Какое противоядие я могу использвать? Что у меня есть против Тьмы?
– Чан Ми. – Вырвал меня из мыслей Джи Су.
Весь день мы просидели с Советом. Юный Император поднимал все имеющиеся варианты обороны и наступления. Давал четкие приказы о возможных действиях и изучал карты.
Велиар никогда не собирал Совет. Он никогда ничего не обсуждал. Он просто шёл. И возвращался. Он не боялся потерять солдат. Не боялся остаться один. Потому что он был тем, кто и есть сама Смерть, а Смерти и воиско не нужно.
Прошлое не выходило из головы до тех пор, пока я не посмотрела на настоящее. Сосредоточенный, он продолжал готовиться ко всему, о чем знал, чтобы защитить свою страну. Я больше не видела мальчишку. За столом Совета, в его главе, сидел повзрослевший и мужественный правитель. И точно также, как когда-то для меня было не честно начать говорить в этой стране, сейчас стало не честно продолжать молчать.
Я вышла из зала и пошла к озеру у дома служанок. В этом озере была чистая вода. В нём жили карпы. Именно из него мы набирали воду для приготовления еды. Из него набирали воду для стирки вещей. Из него носили воду для ванны Императора. И прямо сейчас, по моему мужественному решению, по моему искреннему желанию и благодаря появившейся ярости, эта вода в нём обретёт Силу Исцеления. С тех пор, как я сбежала, я не создала ни один Исток. Сделать это - это оставить след, по которому меня можно найти. Но не создать этот след сейчас означает потерять то, что стало мне спасением.
Голова кружилась. Но руки и тело помнило всё, что необходимо говорить и делать, всё, о чём в этот момент необходимо думать. Над озером поднимался пар, разделяющий его и чистое звездное Небо, прячущий моё деяние от глаз Господа. А смотрел ли Он вообще когда-либо на свою Дочь и детей? Пусть не смотрит, как и всю мою жизнь. Или пусть смотрит и даст мне знак, которой остановит меня и докажет Отцовское существование, к которому я уповала в самые ужасные моменты своей жизни, и которого так и не смогла добиться.
Ладонями я будто ласкала озерную гладь. А она отвечала мне нежными переливыми.