1849
Я предложила Джону дать возможность всем желающим девушкам касаться творения его матери и арендовать их для позирования на портретах и фото снимках, с тем условием, что они не просто будут оплачивать данную возможность, но также и указывать автора представленного наряда в огласке обществу и в подписях. Позже, на вырученные деньги, я смогла арендовать маленькое двухэтажное здание совсем рядом с нашим домом. Идея того, что к нам домой перестанут заглядывать модницы Лондона понравилась Джону больше, чем мне самой. Так и появился «Музей – салон мисс Реджины Лэрд», оборудованный технической комнатой, оснащенной яркими лампами, комнатой с подиумом, вдоль которого тянулись расставленные большие зеркала и с одетыми в наряды своего автора манекенами на витринах.
1850
Она вошла в салон громко стуча каблуками. Яркая, эффектная внешность говорила сама за себя. Круглое лицо, пышные губы, большие зелёные глаза. Крупно завитые белые кудри, ниспускающиеся по её шее до самых плеч.
– Меня зовут Кэтти Свит. – Громко заявила та, до которой здесь никому не было и дела. – Я слышала, что в Лондоне появился достойный моего внимания салон. И, находясь в случайном проезде мимо, решила посетить его. Обычно я не обращаю внимания на подобные заведения, мне это не к чему. Мои поклонники отвозят меня к лучшим модельерам Парижа, я привыкла одеваться, исключительно, в наряды известных и состоявшихся мастеров…
Я молчала, спокойно выслушивая оправдания нашей посетительницы, ожидая, когда же она задаст хоть один правильный вопрос.
– А кому принадлежит этот салон?
А, вот и он.
– Думаю, Вы знаете ответ, раз выразились, что уже слышали о нём.
– Я имею в виду другое. Кто заправляет здесь делами? Не покинувшая же мир мисс Лэрд!
Я начинаю разглядывать нашу гостью более внимательно. Что я упустила? Имя? Я не слышала её имени раньше. Наряд, присущий больше жительницам Германии, не Франции?…
– Неужели её сын променял хирургические нити на швейные?
Стоп. Мне не показалось? Она говорит о Джоне? Дело совсем не в её наряде. Он лишь вводит меня в заблуждение и отвлекает от самого главного. Дело в её внешности. Ну конечно! Белые кудри. Зелёные глаза.
– Мама! Мамочка! – Зазвенел голос Александра, вырывая меня из засасывающего водоворота цепляющихся один за другой между собой обнаруженных и, чёрт их подери, таких очевидных и незамеченных мной сразу фактов, добавляя для объявления разгадки самый главный, прибежавший как по зову собственного сердца, так и по нужде той, чьи речи не имели никакого смысла до его прибытия в комнату.
Гостья замерла, наконец-то, перестав щебетать.
– Мамочка, они доставили ленты из Кореи, я уже видел их, они из невероятно красивого атласа! Пойдём, ты будешь в восторге!
Мой белокурый ангел снова всё почувствовал, хоть и сам не осознаёт этого. Я взглянула на сына, а затем погладила его по щекам.
– Ещё пара минут, дорогой, только закончу разговор с нашей гостьей. – Я положила ладонь на плечо сына. Александр повернулся лицом к той, которая не отрывала от него своего шокированного и испуганного взгляда.
Александр уважительно поклонился.
– Приветствую Вас, мадам! Простите, что прервал ваш разговор с миссис Лэрд, мадам! Я был неосторожен и поддался эмоциям. Всего доброго, мадам! – Он уважительно поклонился и также быстро убежал в швейную, как и появился.
Наша гостья стояла застывшей статуей с раскрытыми в немом вопросе губами.
– Он сказал, что Вы… Миссис Лэрд?
– Миссис Мэдин Уинтер-Лэрд, управляющая семейным музеем - салоном наследия Реджины Лэрд. – Гордо произнесла я.
– Этот светловолосый мальчик…?
– Это юный мистер Александр Лэрд.
– Сколько ему лет?
– Шесть.
– Невозможно.
– Что именно невозможно?
– Он назвал Вас мамой? Прошу Вас, успокойте меня! Скажите, что мне не послышалось и Вы – его мать! Подтвердите это!
– Вы сами всё слышали, Кристина.
Она не ожидала услышать своё настоящее имя, произнесенное моими устами.
– Это имя давно мне чуждо. Как и жизнь, которая меня с ним связывала. Я выбрала путь, который принёс мне удовольствие от неё… Не жизнь в домашних заботах и старых, облитых материнским молоком халатах. Я никогда не смогла бы быть… обычной. Домохозяйкой. Матерью. Это всё не моё. Я отреклась от этого. Я не жалею об этом. Никогда не пожалею… Я ненавижу то, что со мной было.
Она шипела свою речь как змея, которая уползает от огня. Шипела и извивалась. Тряслась. И плакала.
А я с самого детства не люблю змей...
– Не прошу простить мне мою бестактность. Сейчас я перейду к разговору «на ты». Не потому, что не уважаю или осуждаю тебя. Нет. Мне плевать на то, что ты скажешь о своей выбранной жизни и жизни оставленной. Я благодарна тебе за сделанный тобой выбор. Александр – мой сын. Он не знает иной матери. И я говорю об этом не для того, чтобы тебя успокоить, а для того, чтобы ты поняла, что сейчас этот ребёнок имеет целостное сердце, во всех смыслах этого слова. Он здоров и физически, и морально. У него есть всё, чтобы оставаться быть таковым. Счастливым. Но Александр вновь может войти в этот зал, чтобы познакомиться с нашей посетительницей как с той, кого он, безусловно, полюбит и уже не сможет ни отпустить, ни забыть. Если ты не сможешь ответить ему тем же, если знакомство с ним претит твоему выбору, то здесь тебе не за чем задерживаться.
Я хотела услышать её ответ. Дабы оправдать себя после того, как мать решает бросить своё дитя, она может найти любой аргумент. Ни один из них не будет правдой. Она пришла посмотреть на то, как сложилась жизнь Джона, даже не зная, что их сын жив. Сейчас у неё есть выбор: высказать своё желание об общении с Александром или уйти, в этот раз, навсегда.
Выбор она сделала в ту же секунду.
– Прошу. Никогда не говорите ему. И Джону, о том, что я была здесь – тоже.