Ну, мы с Милкой и побежали между машинами. Тормоза скрипят, водители по-армянски что-то нам вслед кричат. Короче, слава богу, живы остались! Только встали отдышаться, а сзади опять этот парень:
— Дэвочки, 300 рублей даю, мало, а? — Мы с Милкой как дунем, а он за нами. Только слышим сзади: — 350! 400! 500!
Вбежали мы в театр все мокрые, испуганные. А навстречу — наш дружок, Пров Садовский. Очень его все любили. Такой он был милый, добрый человек с юмором. Пров увидел, какие мы взмыленные, и спрашивает:
— Что случилось? Вы откуда такие?
Ну, мы ему всё в лицах рассказали. Он выслушал и так серьёзно спрашивает меня:
— У тебя какая зарплата?
— 85 рублей. А что?
— Ну, вы дурёхи! Когда он вам 500 рублей предлагал, надо было ему сказать: «Хорошо, согласны, но каждый день!» Нам ведь тут ещё месяц жить.
Мы с Милкой смотрим на его серьёзное лицо, а потом как расхохочемся. Пров потом всё время над нами подтрунивал:
— Как же это вы, девчонки, от своего счастья отказались?
На другой день пошла я в гости к Гогиным родителям. Милейшие, интеллигентнейшие люди! Дом был полон гостей, в основном молодёжь, все Гошкины друзья. Стол накрыт с настоящим армянским размахом. Все меня стали спрашивать, какое у меня первое впечатление от Еревана. А я возьми да расскажи нашу с Милкой историю. Все затихли, а Гога как стукнет кулаком по столу — чуть рюмки не попадали:
— Негодяй! — говорит. — Тебе 500 рублей предлагал? Откуда только такой жмот взялся!
Я чуть не поперхнулась, смотрю на Гогу с ужасом. Тут все как прыснут от хохота! Только тогда я поняла, как он меня разыграл.
Вообще потом, поближе узнав Гогиных друзей, я поразилась, что это были за молодые люди! Учились они в разных институтах, но дружили с детства. И все эти мальчики играли на рояле, кто-то на скрипке, прекрасно пели, фехтовали, а главное, искрились от радости и обладали удивительным чувством юмора.
Гога хотел мне показать не только Ереван, но и всю красоту армянской природы и их древнюю культуру. Иногда Ким Иванович позволял брать его машину. Первый раз поехали мы в Эчмиадзин. Вёз нас водитель Ашот. Гога сказал, что он по-русски не разговаривает. Едем мы чудесно, дорога необыкновенно красивая. Горы, леса, ущелья. Только вижу, наш водитель всё скорость прибавляет. Я ему говорю:
— Пожалуйста, Ашот, не надо так быстро.
А он:
— Нэ понимаю, — и ещё прибавляет. Я большой скорости просто физически не переношу. А он всё жмёт и жмёт педали. Уже 100 км, 120 км!
— Умоляю, — говорю, — не надо, я боюсь! — А тут Гога что-то по-армянски ему сказал, и он ещё скорость прибавил. Уже 140 км! Тут я упала на пол машины и заплакала.
Тогда он затормозил, посмотрел на меня удивлённо и говорит:
— Э, а ещё говорят: «Какой русский не любит быстрой езды!»
Тут Гога аж подпрыгнул:
— Ашот! Ты же говорил, русского языка не знаешь?
— Нэт. Нэ знаю, — и поехали дальше, но уже больше 80 км не выжимал.
Вообще целый месяц я как будто в КВНе участвовала. Ребята водили меня по разным кафе. Мы слушали музыку, они пели и всё время друг друга разыгрывали. Юмор у них был замечательный. Да, не зря вся наша страна когда-то из уст в уста передавала шутки «Армянского радио».
А теперь кто-то это наше любимое «радио» отключил. Боже мой, сколько лет прошло, как всё изменилось…
Мы потом с Гогочкой в Москве иногда встречались. Он по работе приезжал. Однажды приехал, позвонил:
— Викуль, пойдём, посидим где-нибудь.
Встретились мы, сели в кафе за столик, смотрю, Гошкины пушистые глаза грустные-прегрустные.
— Что случилось?
— Знаешь, мама у меня умерла год назад. А вот теперь отца на Каширку привёз.
Смотрю я на него, такой же мальчишка, только седина появилась. А он как будто понял мои мысли и говорит:
— Эх, Викуль, так не хочется старшим становиться. Пока в семье родители есть, ты — ещё ребёнок.
Папу его потом подлечили. Не знаю, надолго ли.
А вскоре землетрясение в Спитаке случилось…
А потом совсем другая жизнь началась… Так я Гогу больше не видела.
Но Ереван до сих пор вижу. Красивые дома из розового туфа, сады, фонтаны. И уютные уличные кафе, где сидят статные старики и пьют маленькими чашечками кофе, запивая холодной армянской водой.