- Надя, капельница, - раздается сбоку, и я фокусирую взгляд. – Люба, Вам ничего не угрожает. Вы в больнице. Надо успокоиться, чтобы медсестра смогла вставить капельницу в катетер…
Оглядываюсь вокруг – и, правда, больничная палата… Хотя, палатой не назовешь. Куча каких-то приборов, все светится и пищит, заставляя морщиться от боли.
- Как Вы себя чувствуете? – врач снова подает голос, и я перевожу на нее взгляд. Пока я пытаюсь вымолвить хоть что-то, медсестра подключает капельницу, настраивая интенсивность подачи лекарства. Кап. Кап. Кап…
Голос так ко мне и не возвращается, и я просто закрываю глаза. Снова уплываю в темноту, разбавленную противным писком приборов. Может, оно и к лучшему… Может, лекарства помогут забыть…
Но мысли никуда не деваются, а наоборот, клубятся в голове, словно грозовые облака. Они, как красочный фильм, снова и снова транслируют мне то ли воспоминания, то ли додуманное мной нечто…
Вот я стреляю в Кабана, вот приходит Зоркий… И я красивая, в летнем сарафане и с длинной косой иду навстречу к нему. Обнимаемся…
- Ну что, малышка… папаня твой не придет, - говорит он, почему-то голосом Кабана. Отскакиваю в сторону, задыхаюсь от паники, накатившей вдруг с новой силой.
- Люба, Вам ничего не угрожает. Вы в больнице, - голос врача.
Плачу. Папочка… Почему он не приходит?
Пик…пик…пик…
Веки тяжелые, во рту пустыня. В сгибе локтя печет и тянет. Облизываю пересохшие губы и с трудом, но открываю глаза. Белый потолок, противный писк приборов. И я все так же не могу пошевелиться. Оглядываюсь вокруг – палата. А меня опутывают ремни. Приборы начинают истошно пищать. В палату почти сразу входит медсестра.
- Здравствуйте Люба. Я рада, что Вы пришли в себя. Не пугайтесь, вы в реанимации. Хорошо, что Вы очнулись, теперь Вас переведут в палату интенсивной терапии. Через несколько минут к Вам придет дежурный врач.
- Почему я связана? – хриплю, но медсестра сдержанно улыбается и отвечает:
- Такие правила в реанимации. Всякое бывает…
И уходит. А я остаюсь лежать и не понимаю. Что она имела ввиду? Что бывает?
Ноги и руки идут иголками. Тело затекло, но я даже размяться не могу. Каждое движение причиняет боль. Из глаз катятся немые слезы, стекают по вискам и собираются в ушных раковинах. Страшно… Едва ли не больше, чем в том подвале…
Через какое-то время в палату приходит врач. Он смотрит показания приборов, сверяет с записями, что-то говорит. Я как в тумане, пытаюсь понять, что мне говорят, но все тщетно. Уплываю в сон.
16.
Время словно замерло, и я не могу взять себя в руки. Каждую ночь, когда закрываю глаза, возвращаюсь в свою темницу. И вижу противную рожу амбала. И словно чувствую его постные ручищи на себе...
Каждую ночь меня преследует один и тот же кошмар, что я хватаю пистолет и стреляю в мордоворота, что пытался меня изнасиловать. И мне кажется, что ему это удалось. Не тело, он изнасиловал мою душу.
Я всегда верила, что у каждого человека есть шанс на исправление, искупление грехов. Что в какой-то момент к ним приходит раскаяние... Но к тому мужику оно уже никогда не придёт. Каждую ночь я вижу его в луже крови, и ни капельки не жалею о своём поступке. Одной тварью на Земле стало меньше.
А ещё я очень скучаю по папе. И никак не могу понять, почему он ко мне не приходит. В моей палате постоянно кто-то есть. То врач приходит, то медсестры, что ставят капельницы и все время измеряют температуру и делают уколы. Даже заходил как-то раз Он. Зоркий... И как его только сюда пустили? И почему он на свободе?
Хотя, я рада, что его не арестовали. Это он меня вынес из подвала. Просто когда начался весь шум, подхватил на руки и твёрдым шагом пошёл вверх по лестнице. Вспомнила это, пока нахожусь тут.
Я зажмуриваю глаза от яркого света, который беспрепятственно проникает в помещение. Отчего-то солнце раздражает. Мне хочется темноты, тихой, спокойной. Но теперь темнота перестала ассоциироваться с безопасностью. В детстве я, когда становилось страшно, просто закрывала глаза. Теперь же такой роскоши позволить себе не могу, потому что каждый раз возвращаюсь в тот день...
Ко мне каждый день приходит психолог. Молодая женщина, которая пытается привести моё эмоциональное состояние в относительную норму. Она говорит, что мне нужно выпустить эмоции наружу. Но всё напрасно, я чувствую, что не вывожу. Я даже заплакать не могу, словно слезы закончились. Словно я выжженная палящим зноем пустыня, в которой не сыскать и капли воды... Лишь мираж, который заставляет путника идти все дальше и дальше.
Сегодня в груди поселились неприятное чувство тревоги, которое я не могу объяснить. Оно зрело с ночи, и когда солнце стало клониться к закату, стало практически невыносимым. Я все же поднимаюсь с больничной койки и иду к окну, таща за собой стойку с подвешенным мешочком лекарства. Капельницы стали такими же привычным, как еда: на завтрак, обед и ужин.
За окном бурлит жизнь, по корявым бетонным дорожкам неспешно прогуливаются пациенты, поодаль возле будки охраны стоят несколько человек в чёрной форме и что-то оживленно обсуждают. Мне даже кажется, что я слышу их смех, но это вряд ли. Окна в моей палате закрыты, и в рамках нет даже ручек. Интересно, везде так, или только в моей палате? Чтобы не шагнула из окна...
На улице стоит жара, и хорошо, что в палате кондиционер, иначе было бы не продохнуть, особенно во второй половине дня, когда солнце начинает светить в окна.
Короткий стук в дверь отвлекает меня от мыслей. Оборачиваюсь и застываю на месте, сердце спотыкается и в следующую секунду начинает барабанить о ребра.
Зоркий...
Он как всегда хмур. Светлые глаза проходятся по мне, словно рентгеном. Он выглядит совсем по-другому в свете дня.