а, должны были сохранять его до следующего утра. А это требовало определенной ловкости и осторожности. Хотя у нас шерсть растет довольно плотно, но почти у всех мужчин были опалены лапы. Однажды оставленная в камнях куча горящих углей прогорела слишком быстро, и утром проснувшиеся дежурные не смогули раздуть пламя. Двое еще совсем молодых самцов, по-детски переругиваясь, принялись готовить деревяшки для получения огня. Я удивился незначительности проблемы. - Гизак! Я схожу к соседям за огнем! - Нет! - Почему? - Попросят много сушеного мяса и фруктов. Ну что ж, инетерсно будет посмотреть на процесс. Это оказалось не так уж сложно. Разогрев деревяшки в еще не остывшей золе, подростки начали втирать меньшую в большую со страшным усердием, постоянно меняясь. Прошло всего несколько минут и в заранее проделанном углублении, куда вложили пучок сухого мха, появился дым и мох вспыхнул. Втиральщик, который добился этого, обрадовано заорал и в щенячьем восторге пнул напарника под зад. Тот чисто по-дружески, со всей силы, ответил по плечу, и деревяшка с огнем вылетела из лап. Под злорадный гогот наблюдателей они принялись готовиться к новому заходу, для чего нужно было сначала восстановить силы. Когда снег лег основательно, в пещере стало тоскливо как на подводной лодке. Многие занимались тем, что обрабатывали все новые и новые камни для своего оружия, общие игры стали более жестокими, что и подогревало некоторый интерес. В дальних ответвлениях пещеры уединялись парочки, тоже в основном для развлечения. К моей некоторой печали Шида нисколько не отставала от других и время от времени пропадала то с одним, то с другим молодым самцом. Она пользовалась определенной привилегией и всегда сама выбирала партнера. На меня она вообще не смотрела, так и затаив обиду. Однажды у вечернего костра, после попыток поддержать ленивый треп выяснилось, что сегодняшних событий явно для этого не хватает. Старые же истории так поистрепались, что вызывали неудержимое зевание, что было сигналом заткнуть пасть говорившему. В гнетущей тищине лишь потрескивали ветки в огне, кто-то лениво пукал, какой-то ребенок было заплакал и тут же смолк, получив оплеуху от матери. Мурак слегка поерзал, - это значило, что он намерен расшевелить народ своим словом, и поднял свои горильи лапы, а это значило, что слово пошло и остановить его уже безнаказанно невозможно. Пока рассказчик в силах держать лапы, он имеет право говорить. - Еще когда я был молод, - начал он и кто-то мучительно вздохнул, удерживая зевок от узнавания старой истории, - то каждой весной, в Ночь Луны я-а-а-а… - Кто еще хочет есть?! - рявкнул Гизак во внезапном приступе заботы о племени, с непринужденной ловкостью всовывая Мураку в пасть сушеную лягушку. Пасть с хрустом сомкнулась, сокрушая тростиночки лягушачьих костей, Мурак прикрыл глаз от удовольствия, и его лапы бессильно опустились. - Ловко ты его остановил! - риторически воскликнул музыкант Шекил, исполняющий так же обязанности законника племени. Перебить рассказ - серьезный проступок, безоговорочно осуждаемый всеми. Но Гизак изобразил невиновность на морде. - Пусть Мурак сам скажет, я остановил его или я накормил его? Я мысленно зааплодировал неожиданной находчивости отца. Мурак шесть секунд дожевывал лягушку, соображая. - Накормил, - вынужден был он признать и облизнулся, - но... и остановил тоже… - Мурак! - мой отец был не на шутку возмущен, - разве ты не сам выбрал: или продолжать говорить или есть лягушку?? - Сам, - Мурак наморщил лоб, - но теперь я уже не помню, какое слово хотел сказать… - Может теперь ты сам что-нибудь расскажешь? - компромиссно предложил Гизаку Шекил, - Или, - он решился на иронический ход на грани дипломатии, - за тебя скажет Трепло Туюм? Многие одобрительно заржали, а Гизак добродушно оскалился, повернулся ко мне и поднес, как бывало раньше, свой палец к моему носу. Сработал хорошо укрепленный рефлекс, и я машинально выдал увесистую версию сокрушительной ругани. Многие женщины и подростки втянули головы в плечи потому, что такая ругань была привилегией достаточно сильных. Мужчины на секунду онемели, но когда Гизак добро осклабился, заржали в диком восторге. Тогда я заерзал и поднял лапы. - Я сейчас расскажу одну историю, которая еще не случилась. Никто никогда не слышал историю, которая еще не случилась. Все затихли, раскрыв пасти. - В огромной пещере около огромной реки жило очень многочисленное племя. У них был вождь. Его звали Одиссей. Я самобытно упростил свой рассказ в расчете на восприятие сородичей, и они внимали как дети. Через пятнадцать минут у меня устали лапы и мне позволили их опустить, но продолжать рассказывать! Такого еще не было. Просто, когда у меня лапы бессильно опустились никто, даже Шекил не стал возмущаться. С тех пор ни один вечерний костер не обходился без моего рассказа. А источник был практически неиссякаем. Но это нисколько не добавило уважения ко мне. Я оставался лишь развлечением на вечер и лекарем на случай болезней. Иерархия уважения завоевывалась силой и влиянием. Места каждого были определены. А я не требовал ничего взамен того, что давал. Как же я мог занять чье-то место? Однажды я случайно заметил, что один молодой и неприятный мне из-за излишней борзости самец, примерно семнадцати лет, играет подаренным Шиде кристаллом горного хрусталя. Я с безразличной мордой подошел к нему. - Зидан, ты знаешь, что это у тебя? - Водяной камень, - снисходительно оскалился он. - Тебе Шида дала? - Что надо? - он насторожено уставился на меня. - Зидан, это не водяной камень! - сказал я таинственно, - Это камень снов. - Что? - он был очень удивлен. - Я могу показать тебе, как им можно делать очень приятный сон. Никто в племени не мог противостоять соблазну подобных развлечений. - Покажи! - Пойдем! Мы отошли в дальний конец общего зала, где голоса едва слышались и все погружалось в полумрак. - Ложись удобнее, - я показал на выступающую нишу. Зидан, недоверчиво хрюкая, развалился на гладком камне. Я был уверен в исходе потому как слишком много раз проделывал подобное в ипостаси ассистента доктора Эриксона, так что выдернул длинный волос из его гривы и привязал кристалл. - Смотри на него внимательно! Только на него! Я принялся раскачивать маятник перед его мордой. Костер издали отбрасывал блики на кристалл, и тот завораживающе искрился. - Скоро ты заснешь, и тебе будет сниться очень приятный сон, - уверенно пообещал я. Зидан не выдержал и пары минут, как его глаза стали слипаться. В это время я негромко заряжал его. - Зидан! - ровно и твердо говорил я, - Ты уже спишь. Ты слышишь только меня и делаешь только то, что скажу я. Вскоре он был полностью мой. - Ты проснешься только когда я разрешу тебе. Когда ты проснешься, ты сразу подойдешь к Шиде и отдашь этот камень. И больше никогда не возьмешь его. Я поднял его лапу. Она осталась в воздухе как подвешенная. Тогда я изобразил из его воскообразного тела немыслимо странную позу и позвал всех. Народ подходил и насторожено изумлялся. - Что с ним? - ткнул пальцем отец. - Видишь красивый камень на нем? - спросил я, подергивая за нитку кристалл, лежащий на лохматой вздыбленной груди. - Это был мой камень, но я подарил его Шиде. Все уставились на Шиду, испуганно вытаращившую глаза. Я почувствовал, что, кажется, опять перестарался, но было поздно. - Поэтому только Шида может играть с ним! - продолжал я, - А другой застынет в такой страшной позе! Вот, смотрите! Я начал демонстративно выгибать лапы Зидана. - Он умер? - спросил Гизак. - Да, он умер, но я могу разбудить его. Гизак с сомнением посмотрел на меня: не слишком ли нагло я принялся врать? - Так не бывает, - изрек Шакил, - или умер или не умер! Гизак схватил Зидана и сильно встряхнул. Но в результате только лязгнули зубы и соответственно изменилась поза. Все испугано примолкли. - Он не почувствует тебя, даже если ты оторвешь ему яйца, - убедительно пояснил я. - Разбуди! - сказал Гизак. Я глубоко вздохнул. - Хорошо... Зидан! Проснись! Тело Зидана обмякло, лапы опали. Он открыл глаза, с удивлением оглядел толпу, сжал кристалл в лапе и поднялся. Потом набычил надбровные валики, нашел взглядом Шиду, прячушуюся за матерью и молча сунул ей кристалл. Та сначала попятилась, но затем схватила его и убежала. Зидан с удивлением смотрел на собравшихся вокруг него. - Чего? - выкрикнул он затравлено и увидел меня. - Зачем позвал всех? - прошипел Зилан, озираясь. - Чтобы все видели, как спят от камня снов. Зидан молча впился в меня злобным взглядом, но ничего не посмел сделать и ушел. После нескольких обсуждений у костра тема иссякла и про нее забыли, как про одно из недоразумений. Множество необъяснимых вещей постоянно происходило вокруг, нисколько не более понятных и мой фокус с гипнозом не казался чем-то более удивительным. Но случай с камнем связали со мной как еще одну странность, которую нужно опасаться. У меня набралось уже немало таких странностей, и эта теперь пересилила шарм от моих расскзов у костра. Меня больше не просили рассказать еще что-нибудь. И камень теперь был у Шиды, что делало ее такой же опасной как я. На ночь я устраивался в самой глубине ниши, среди наших запасов. Мать обычно ложилась чуть ближе к выходу, и еще дальше ложился отец, когда не оставался среди дежурных у костра. Все стены пещеры покрывали белые узоры кальцита, сложнейшие переплетения натеков, мелкие проходы, колонны и отверстия. Через один из таких проходов, когда костер горе