рал я. Она посмотрела удивленно, но подтанцевала ко мне, и я вывалил ей всю свою горсть камней, сразу заполнив ее кармашек. Она ахнула, счастливо сверкнула мне глазами и упорхнула. Танцы закончились, как только последний мужчина истратил свой последний камешек. Музыка оборвалась, и восхитительная тишина вернулась в лес. Усталые женщины расселись на траве вокруг поляны. Но не все. Несколько крепких самок торопливо привязали себе чуть выше пупков по три щепки чести и на равных подошли к самцам, отпуская чисто мужские шуточки и раздавая задорные затрещины. Мои уши отдыхали недолго. Новый шквал скрежета оказался куда омерзительнее прежнего, выражая суровые ритмы боевого состоязания. Молодой самец, стоящий рядом, задышал чаше и напрягся. Народ на поляне начал рассредотачиваться, насторожено поглядывая друг на друга. Что-то должно было произойти, и я напряг бдительность до предела. Судейская элита, оттащив от огня дымящееся мясо, судя по всему, намеревалось вступить в общую игру в полном составе. Лидеры, поигрывая мускулами и хищно скалясь, начали высматривать добычу. Гизак вальяжно подошел к молодому самцу и, доброжелательно ухмыляясь, протянул лапу. У того вздыбилась шерсть на загривке, но он, судорожно сглотнув, безропотно оторвал одну из своих палок чести и отдал ее вместе с клочком своей шерсти. Гизак сноровисто прикрепил ее себе на брюхо. Многие молодые безропотно отдали честь, и мужчины с неодобрительным оскалом смотрели на это. Но вот один из молодых сам попытался оторвать палку чести у Колапа. Тот легко увернулся и мощной затрещиной сбил нахала с лап на землю, наступил ему на живот и одним рывком сорвал с живота две его чести. Началась общая свалка. Жуткое рычание разъяренных мужчин и восторженный визг женщин наполнили поляну. Я слишком загляделся и чуть было не упустил из виду бросившегося ко мне самца. Это был Медил, один из лидеров, позарившийся на легкую добычу. Его огромная косматая лапища летела ко мне в замедлившимся потоке времени. Я резко присел, увлекая за собой одну из палок чести лидера. Тот перелетел через меня, и я ударом кулака вмял величественно проплывающие над моей головой могучие гениталии. Возможно, только рев кастрируемого мамонта мог бы сравниться с воплем, перекрывшим все звуки. Но я уже бежал, на ходу засовывая добычу за пояс из пращи и уворачиваясь от хватающих меня лап. Я чуть не растянулся, споткнувшись об упавшее тело, но, привычно проскакав по нему на четвереньках, без укора совести сорвал еще одну честь. Когда я выпрямился передо мной стоял Мурак. Не тратя даже доли секунды на ритуальные гляделки, я треснул его только что добытой честью по носу и круто вильнул в сторону. Непреодолимая сила притянула меня обратно за гриву. Я крутанулся, наматывая на себя держащую лапу и, оказавшись морда к морде с Мураком, глубоко засунул ему в оскаленную пасть честь, которую все еще сжимал в лапе. Мурак отпустил меня и, качаясь на пятках, схватился за торчащую палку. Взамен я сорвал с его брюха две другие и убежал. Мои физические самоистязания полностью себя оправдали, и когда, наконец, музыканты в изнеможении опустили лапы, у меня за поясом оказалось около десятка чужих палок. Потрепанные самцы подошли к кострам. Жюри восстановили свой кворум и приступили к сортировке. Я оказался первым, что вызвало нешуточный ропот у мужчин и обидные насмешки у женщин. - У него две чести Мурака и честь Медила! - заметил кто-то с ужасом. - Разве Трепло Туюм - самый сильный мужчина?! - заорал Мурак, но поперхнулся из-за все еще саднившего горла и мучительно закашлял. - Я самый ловкий! - нагло провозгласил я, - Почему Мурак все время спорит? Ему что, не нравятся правила? Никто не ответил, но в общем настрое чувствовалось что-то нехорошее для меня. Тогда я подошел к Гизаку и отдал ему все палки кроме своих трех. - Вот, мне не надо! Гизак простодушно загреб палки и обрадовался, как ребенок. - Ха! - опять заорал Мурак, - Трепло помог Гизаку набраться чести! Палки вывалились из лап Гизака, и через мгновение Мурак катился через поляну от стандартной затрещины. Мужчины завопили в предвкушении хорошей потасовки. Мурак полежал немного, поднялся на четвереньки и нашарил в кустах увесистый булыжник. Он встал на дыбы как горилла и дико заорал. Я поспешно раскрутил свою пращу и выбежал перед Гизаком. - Мурак! - моя праща зло пела в воздухе, - Выкинь камень, если ты такой честный! Мурак исторг самое ужасное из порицаемых ругательств и замахнулся на меня булыжником. Я выпустил пращу и Мурак, всплеснув лапами, рухнул на землю. Все оцепенело молчали, когда я подбежал к Мураку и осмотрел его. Удар был не слишком сильным и череп не был пробит, но на лбу вспухала огромная шишка. Я похлопал его по мохнатым щекам. Наконец он заморгал, скривившись от боли. Члены жюри принялись объявлять победителей. Гизак - больше всех чести! - А-а-а-а-а! - восторженно завизжали женщины. - За ним - Бугар! - А-а-а-а! - За ним - Колап! - А-а-а! - За ним - крутая Мурзи! - У-у-у-у-у! - прокатился вожделенный мужской гул. Последнему победителю досталось только снисходительное хихиканье женщин. Потом были объявлены те, у кого остались их три палки: я с компанией музыкантов. В костры были вброшены новые дрова. На стволах вокруг поляны весело заплясали фантастические тени. Когда накал чувств утих до силы аромата жареного мяса, коллективное сознание переключилось на еду. Лидеры и первые палки племени, не торопясь и с достоинством, оторвали себе лучшие куски, уступив место остальным. Музыканты последними обгладывали оставшееся. Потом народ потянулся на речку отмывать жирные лапы и морды, готовясь к следующему событию праздника. Полная луна сияла над нами, все было ясно видно в серебристом сказочном сиянии. Это создавало особое мистическое настроение. Когда все снова собрались на поляне, женщины подошли к членам жюри. Те хором хлопнули в ладоши. Каждая из женщин вынула один камешек и бросила его к ногам судий. Еще хлопок. У одной из женщин не оказалось второго камешка, и она тихо отошла в сторону. Через три хлопка рядом с ней встала еще одна. Так продолжалось, пока все женщины не выстроились в цепочку кроме счастливой Шиды. У нее еще оставались камешки. Такой результат опять озаботил всех. Шида была слишком молода, чтобы считаться полноценной женщиной, и вовсе не была самой сильной и привлекательной. - Это он! - вдруг крикнул молодой самец из другой пещеры, который в круге стоял рядом со мной, - Я видел! Трепло Туюм отдал ей все свои камни! - Туюм! - заорал отец, - Ты сделал это?! - Да. Разве это запрещено? - Так никто никогда не делал! - воскликнул Шекил. - Разве это было когда-нибудь запрещено? - спросил я. Члены жюри переглянулись. Неугомонный Мурак выскочил вперед с перекошенным яростью лицом. - Он совсем испортил нам праздник! - Нет! - заорал я, - Это была моя хитрость! Никто никогда не запрещал давать сразу все камни! - Да, не запрещал, - признал честный Шекил, - Туюм сам придумал! Шида была признана первой женщиной и получила право вплетать клык года. Сначала она прикрепила детские клыки всем нашим подросткам. Я не оказался в их числе. Затем ей вручили два продырявленных клыка для взрослых. Один она вплела себе в косичку и горящим взглядом окинула толпу. Я опустил глаза, подавляя ревность, досаждающую мне много тысячелетий. - Зидан! - крикнула Шида. Вот такие они - женские сердца... Зидан вздрогнул от неожиданности, глупо ухмыльнулся и, вроде как нехотя, подошел к Шиде. Она наклонила его голову и вплела клык. Взявшись за лапы, они ушли в лес. Я не очень удивился, когда одна из женщин выбрала крутую Мурзи. Потом вышла Нази, моя мать, и вызвала меня. Ну что ж, мать спасает своего ребенка от разоблачения. Я понимающе улыбнулся ей, подошел и склонил голову. Мою косичку украсил первый клык. Потом мать взяла меня за лапу, и мы ушли. - Спасибо, Нази! - искренне сказал я, когда мы отошли от поляны в залитый лунным светом лес. Она что-то довольно проурчала и потерлась об меня своим боком. Во мне шевельнулись подозрения. - Нам же не нужно больше возвращаться ко всем? - спросил я. - Не нужно. - Тогда пойдем домой! Уже поздно. Она прислонилась ко мне. Я напрягся и, как бы невзначай, попробовал повести ее дальше. Но она еще крепче прижалась и сердито заурчала. - Нази! Ты же моя мать! - воскликнул я в смятении, понимая, что это глупо. - Да! - Я не могу, Нази! - Почему? - Потому, что ты - моя мать. - Ну и что? - Давай отойдем еще немного, я подумаю! - Давай. Мы пошли, но она не отпускала меня. Я понимал, как неуместны здесь мои представления. Физиологически мне было около тринадцати, а она была еще очень молода, и меня влекло к ней и как к матери и как к женщине. Я с изумлением чувствовал, что мое тело пробуждается. Мы остановились, Нази обняла меня и оказалось, что я уже в самом деле мужчина. Шида вернулась в пещеру позже меня. Я уже спал, когда она перелезла через меня на свое обычное место. Я открыл глаза. Она удивленно обнюхивала меня. - Что, Шида? - От тебя пахнет мужчиной! - прошептала она. - Да. Я уже мужчина. - О-о! - она повалилась на меня и начала проверять. Даже в обед никто не встал готовить еду. Последние гуляки вернулись засветло. На вечернем компоте Мурак помирился с Гизаком. Это был наш последний компот потому, что сушеные фрукты закончились. - Я слишком хотел, чтобы все было правильно! - сокрушался Мурак, осторожно потирая огромную шишку. - Да. Когда правильно, тогда лучше, - дипломатично согласился Гизак. - Когда пра