бычно их обнаруживал тот, кто утром первым выходил из пещеры, терпеливо сидящими на противоположном берегу реки. Всякий раз при встрече мы приветствовали друг друга преувеличено радостными криками, но настоящей дружбы не получалось. Мы не то, что недолюбливали их, но не хотелось подцепить блох, лишний раз дышать их специфической вонью, слегка раздражала их смешная речь. Вообще их уклад жизни был чужд. А они, конечно, чувствовали наше отношение, и вряд ли им это нравилась. В общем, обмен был нам выгоден. Их шкуры выделывались гораздо лучше наших. Вскоре и у них появились луки. Правда, я видел, что они еще не слишком хороши. Как-то с охоты раньше, чем обычно вернулась соседская молодая самка, вся помятая и зареванная. Она рассказала, что встретила троих кочевников, и каждый из них развлекался с ней, пока другие держали. Она металась перед нашей пещерой, не находя места, брезгливо отряхивала шкуру и умоляла скорее намазать ее дегтем. Народ пришел в ярость. На следующий день, утром, на берегу оказались ждущие, как ни в чем ни бывало, торговцы. Пока к ним переправлялась суровая делегация, они недоумевали, почему мы не кричим радостные приветствия и неуверенно скалились. - Вы шибко обидели нас! - проревел Медил. Морды у торговцев вытянулись, и они вскочили на задние лапы. - Мии не обисалии! - Ваши охотники поймали и мучили нашу женщину в лесу! - сказал я. - Нет!!! - Да!!! - заорал Медил. - Она может показать их! - добавил я. Торговцы затравленно переглянулись. - Она могит врать! - нагло выкрикнул один из них. - Она пришла вся измученная, - сказал я, - Вы не хотите найти и наказать виновных? Торговцы опять переглянулись. - Нии хочим! - Выбирайте, что вы не хотите больше, - угрожающе прорычал я, - не хотите наказать виновного или не хотите поссориться с нами! - Мии не хочим наказать и не хочим рассориться! Стоявший молча Гизак не выдержал и встряхнул говорившего так, что у того лязгнули челюсти. Тот не удержался на лапах и свалился на траву. - Идите! - я махнул лапой на лес, - Подумайте, как поступить справедливо не только для вас, но и для нас. Торговцы ушли на этот раз без ножа, оставив свои дарилки на траве. На следующий день никто не пришел. И на следующий тоже. Женщины больше не ходили в одиночку, да и мужчины старались группироваться. На третий день я поскакал взглянуть на кочевников. Их лагерь, казалось, был без изменения. Я понаблюдал немного и вернулся, успокоенный. С тех пор торговые обмены прекратились, и кочевники начали забываться. В конце лета Ундук привел женщину из соседней пещеры, гораздо старше себя, и стал жить с ней в самой дальней нише, рядом с проходом в глубину. Она была уже беременна. Начались разговоры, что Ундук не вовремя позвал ребенка из Мира За Горами, что рожать на зиму нельзя, ребенок обязательно погибнет. Однажды мать Шиды поговорила с ней, и та заплакала. Мать Шиды немного отошла и вдруг со всей силы ударила кулаком в живот женщине. Та согнулась до земли и натужно закашляла. Я видел это и был потрясен, но все восприняли случившееся как должное. Вскоре у женщины был выкидыш. Я долго думал об этом случае, потом не выдержал и подошел к Гизаку. - Слушай! Теперь совсем не обязательно убивать детей на зиму! Гизак озабочено зевнул во всю пасть, продолжая шлифовать древко стрелы. - Зимние всегда сдыхают. - У нас теперь есть теплая вода, шкуры, и мы легко можем сохранить детей. - У всех одно время рождения, - Гизак снова зевнул, - Все в один праздник получают новый клык. - И из-за этого нужно убивать собственных детей?! - Гизак отложил древко и раздраженно посмотрел на меня. - Пусть будут в Мире За Горами, пока мы не позовем вовремя! Больше нет свободных ниш. Видел? Ты хочешь жить вместе с Ундуком? Я замялся, подбирая слово потому, что понятие дом в этом языке означало пещеру, а остальное годилось только для обозначения охотничьих шалашей. - Мы будем строить новые пещеры-шалаши, - наконец сказал я. Гизак удивленно ухмыльнулся. - Строй, - просто сказал он и снова принялся точить стрелу. Через месяц у нас с Шидой возник собственный домик, рядом с загоном для коней. Я сплел его из веток между врытыми в землю стволами деревьев. Стены были густо замазаны глиной с травой, а покатую крышу покрывал толстый слой камыша. Внутри я соорудил каменную печку, замазав ее глиной. Было и невиданное новшество - кровать из толстых веток с большой кипой сена, покрытой шкурой. Еще была прочная дверь, сплетенная из веток. Все, конечно, приходили смотреть на дом и во время его возведения и когда я объявил, что все готово. Так что на празднике, который мы с Шидой устроили, все выражали уже сложившееся мнение. - Это у тебя не дом, а большой костер, который еще не подожгли, - изрек мудрый Педул. - А зимой ты один будешь отгонять волков? - озабочено спросил Ундук. - Этот дом надежно закрывается, Ундук, - я похлопал дверью у него перед носом. Но Шида тоже отнеслась к моей затее насторожено. - Зимой там будет холодно, - она заранее поежилась, - И скучно! Последнее ее замечание достало меня. Ну, как же без обычного зимнего развлечения молодых женщин? - Когда ты там будешь жить? - спросил Гизак. - Не знаю… Мне и самому не хотелось рвать нить, связывающую меня с пещерой, отделившись в собственном жилье. - Ундук, а ты хочешь жить здесь? - вдруг спросил я. - Ундук выпучил глаза и раскрыл пасть. Потом вошел в домик и повалился на кровать. - Да! - заорал он радостно. - Все, можешь жить! - А мы? - Шиде вдруг стало жалко дома. - Зимой же будет скучно! Но если ты хочешь, я построю еще один. - А этот? - Этот я уже отдал Ундуку. Она удивленно посмотрела на меня, сердито фыркнула и ушла. Обычные женские обиды. Они не спешат ценить то, что сделал для них мужчина, а ведь для мужчины это очень важно. Ночами становилось все холоднее. Все завидовали Ундуку потому, что его печка быстро согревала домик, и еду было очень удобно готовить. Шида дулась на меня, хотя я пообещал весной построить дом гораздо лучше прежнего. Наша дочь пока не болела и у Гизака тоже. Мы с ним тихо радовались и уже договорились, что когда родятся сыновья, мы сделаем все, чтобы они дружили. Но настал день, когда все изменилось. С самого утра началась паника. Я выбежал из пещеры. На противоположном берегу суетилась несметная толпа кочевников. Во много раз больше, чем я видел в их лагере. Значит, пришли еще и другие. Поэтому они и решились напасть на нас. А из леса появлялись все новые. Они деловито кричали и подтаскивали к реке огромные стволы упавших деревьев. Из других пещер к нам сбегался народ, таща свои запасы, как это мы планировали раньше. Мужчины готовились к битве. Я бегал от лидера к лидеру пока, наконец, мы сообща не решили, что будем делать. Все зимние запасы дров были вынесены из пещеры и сложены перед ней. Мы обмотали осмоленным мхом концы стрел и разожгли пока небольшой костер перед рекой. Часть мужчин и женщины уносили запасы в глубину пещеры. Шида показывала им дорогу. Я отвязал испуганных коней, хлестнул их плетью, и они ускакали прочь. На том берегу лениво сидел Тивир, у самой воды на большом валуне, закутанный в шкуры до голых пяток. Его огромная шапка была надвинута на глаза. Свесив лапы, он с интересом смотрел за нами. Я подошел к реке. - Эй! Тивир! - А-аа, Туюм! - он добродушно оскалился. - Что вы там делаете? - Вии хапнили нашии дарилки. Мии вас перебьем. Хапним ваши железяки. Как только я убедился в неизбежности войны, то, не собираясь вступать с ним в полемику, просто поднял лук и всадил стрелу ему в лоб, пригвоздив к нему шапку. Он мешком слетел с камня. Вокруг завопили, и несколько неумело выпущенных стрел пролетело мимо меня. Я отбежал подальше. Наши мужчины тут же подожгли свои стрелы от костра и выпустили их по всей площади с сухой травой. Там со всех сторон взметнулось пламя, охватывая шерсть на телах кочевников. Раздались дикие вопли. Мы не успели обрадоваться такому успеху. На нас сверху полетели камни. Я на мгновение задрал голову и увидел высоко над нами другую толпу, спускающуюся по крутому опасному склону. Теперь крики боли раздались с нашей стороны. - В пещеру!!! - заорал я, - Сваливаем!!! Камень попал в правое плечо, бросив меня на землю. Рука онемела, и ниже жгучей разливающейся боли я не чувствовал ничего. Рядом с головой землю взрыл большой обломок. Я вскочил, закинул лук за спину и побежал, закрывая здоровой лапой голову. И не зря закрывал потому, что перед самым входом в пещеру другой камень ударил меня, и я повалился головой в проход. Кто-то тут же наступил на меня, и я с трудом отполз в сторону, не в силах подняться. Снаружи пахнуло сильным жаром. Кто-то поджег все дрова перед пещерой. Пока они горят, никто не сможет войти. Наконец я встал на лапы. Голова ныла от удара, а левая кисть была разбита. Перед глазами все медленно плыло в сторону. Пошатываясь, я пошел вглубь, на ходу кое-как подхватив на левый локоть свой рюкзак. Кроме меня никого уже не было. Где-то впереди слабо отсвечивали блики, и я поспешил туда. Головокружение немного утихло, и я вскоре догнал отходящих. Последним шел Ундук, не успевший взять свои вещи. Он оглянулся. Я попросил его понести мой рюкзак. Мы долго шли по знакомым переходам, проползая в узкие дыры. Мое плечо отдавалось жгучей болью. Сломанные пальцы на левой лапе болели не так сильно. Мы пролезли из узкой дыры вверх по расширяющемуся проходу. Ундук помогал мне снизу. Пока я выбирался, мы отстали от других. Я попросил Ундука достать из моего рюкзака свечи. Мы немного отдохнули и полезли дал