сно, что лагерь покинут в панической спешке совсем недавно. Некоторые из домиков так и остались стоять наполовину разобранные. Костры еще дымились вокруг. А между холмов вдаль уходила большая толпа. Мы спустились и услышали детский крик. Кочевники в спешке бросили не только много своего имущества. Мы нашли четырех грудных детей. - Вот гады! - возмутилась Вэйни. - Еще можно успеть вернуть им детей! - решил я, - Они просто слишком испугались! Я, наверное, опять перестарался… Мы вытряхнули все из рюкзаков и посадили туда детей. В свой же рюкзак я посадил Вэйни. Мы быстро пошли, а потом размеренно побежали. Хорошо, что уклон был вниз. Холодный воздух теперь так кстати освежал. Тучи, казалось, стали еще плотнее. Мир покрывал зловещий полумрак. Когда мы выбежали из-за очередного холма нас заметили. Раздались отчаянные крики, и толпа побежала. - Возьмите своих детей! - заорал я. Кочевники в ужасе оглядывались, но не собирались останавливаться. - Покажите им детей! - крикнул я, задыхаясь. Но и это не подействовало. Наша сверхмощь не смогла заставить кочевников стать другими и подумать о своих детях. Выбившиеся из сил начали бросать свои вещи. Тогда мы остановились. - Ну и черт с ними! - я махнул рукой, - Они слишком напуганы. Может быть, это и хорошо: возвращаться не посмеют. - А это чтобы не забывали! - прокричала возбужденная Вэйни, поднимаясь в рюкзаке во весь рост как в боевой повозке. Она резко взмахнула ручкой, прочертив длинную линию между нами и кочевниками. По этой линии высоко в небо взметнулась стена вырванной породы, а через мгновение прокатился ужасающей силы удар. Земля завибрировала так, что я вынужден был переступить лапами. Но эти тысячи тонн породы так и не опустились на землю, а растаяли бесплотным дымом среди низких черных туч, полностью расцифрованные из бытия. Я оглянулся. Ундук оглушено сидел на жухлой мокрой траве, судорожно удерживая в лапах своего ребенка. Остальные устояли на задних лапах, но никто не выронил маленькое мохнатое тельце. - Вэйни! Это чересчур! - воскликнул я, страшась взглянуть на результат. Клубы черного пара медленно вились зловещими спиралями над рваными краями гигантского провала. Последние кочевники стремительно пропадали за холмом. Мы подошли ближе. Подозрительно быстро светлело. Я задрал голову. Следуя контурам провала, в тучах проступило неестественно синее небо. Землю около провала пронизала густая сеть трещин, и мы не решились подойти к самому краю. На противоположной стене отчетливо были видны слои пород долины. - Прости, Дивола… - прошептала Вэйни. Я хорошо знал эту порой безрассудную импульсивность в поведении своей подруги. Эта черта так забавна и очаровательна, пока ограничена природной женской слабостью. Жизнь племени наладилась и стала беззаботной. С нами росли чужие дети, которые стали своими и вскоре эту разницу вообще перестали замечать. Мы с Шидой опять добыли себе жеребят. Вэйни научила женщин прясть нитки из шерсти и ткать материю. Я научил мужчин ловить форель в речке и делать квас из фруктового компота на меду. Неприкаянных скелетов оставалось все меньше. Но появились новые и неожиданные явления и существа. Мы с Вэйни понимали, что это - порождения наших массированных вмешательств в сущности мира и договорились прибегать как можно реже к этому крайнему средству. Все должно быть естественно сопоставимо с окружающим. В сторону провала охотники не ходили. Там встречалось особенно много странного. Я сделал себе отличный барабан, а с ритмом у меня всегда было все в порядке. Вэйни обнаружила, что сочетание барабана и свирели - пикантно и колоритно. С тех пор мы часто играли вместе. На празднике Полной Луны я уже не участвовал в состязаниях потому, что делал музыку вместе с Вэйни. Да и кто бы решился всерьез состязаться со мной? Поэтому меня никто не выбрал из женщин, и когда все разошлись мы остались с Вэйни на поляне одни. И тогда мы разрешили себе выйти на уровень восприятия сущностей, чтобы тела не мешали общаться нашим душам. Это общение оказалось почти таким же свободным и радостным, как вне жизни. И если в это время сущности наших мыслей невзначай и порождали что-то новое в этом мире, то оно не могло быть злым и опасным. Когда у меня выдавалось время подумать и осмыслить произошедшее, я вдруг понял, что мое вековое свободолюбие, граничащие с анархизмом, настолько расширилось, что вмещало уже не только меня одного, но и весь мой народ. Теперь мне было не все равно, что творится с другими, и любая несправделивость касалась сразу всех нас, ради избавления от чего я готов был пожертвовать даже самим собой. Как только осознание этого завладело моим разумом, я отчетливо ощутил, как наставник довольно потер свои длани и молвил: "Это хорошо".