полна грязной посуды, кошки завывают от голода, а у него нет чистых рубашек на завтра.
Именно тогда Делия разыграла спектакль, после которого Винс поинтересовался:
— Разве мы не должны позвонить в полицию? Сообщить, что она сбежала?
— Что они могут сделать? — возразила Делия. — Она придет домой, когда будет
готова. Джин — умная девочка, и, вероятно, планировала это какое-то время.
Он не сопротивлялся.
Делия сказала себе: «Это легче, чем я воображала. Возможно, ей будет лучше с тем
парнем. Удачи, Джинни, где бы ты ни была».
Она забила косячок, глотнула остатки теплого пива из банки, которую держала в
руках, и решила, что с утра первым делом отвезет кошек в приют. Ей не улыбалось
заботиться о них.
Глава 46
2000
Томми наблюдал за тем, как Джинни переваривает все, что он рассказал. По
крайней мере, то, что ему стало известно. Он был не в курсе всего, но знал достаточно.
— И ты не сказал мне все в воскресенье, — пробормотала она, опустив взгляд на
свои колени.
— Нет, детка. У меня не было возможности поговорить. Ты так разозлилась.
— Я имею в виду, что могла бы поверить, когда ты рассказал о том, как Гризз
сообщил Делии, что собирается забрать меня. Ты знаешь, это же Гризз. Он никогда не
спрашивал. Просто делал то, что хотел. Но остальное, — она снова взглянула на Томми, ее голос зазвучал очень тихо. — Делия и Винс знали, что в тот вечер Джонни Тиллман
приедет в дом? Они знали и ушли нарочно? Почему? — ее глаза начали наполняться
слезами.
Томми глубоко вздохнул. Он обещал, что расскажет ей все. Это действительно
будет больно.
— Это было связано с тем полицейским отчетом, Джин. Помнишь, примерно за два
месяца до того, как пришел Джонни Тиллман? Когда полиция была в вашем доме?
— Да, это я позвонила им. Из-за Донни Маркуса, маленького мальчика, у которого
была няней. Делия велела мне не лезть не в свое дело, но я не могла. Мне просто
невыносимо было знать, что отец делает с ним, а затем надевает эту свою маску для
общественности. «Стивен Маркус. Честное и заслуживающее доверия лицо города», —
процитировала она насмешливым тоном. — Он оказался самой низшей формой
человеческого существа.
Джинни вспомнила, что мистер Маркус выглядел прекрасным мужем и отцом, истинным джентльменом. Он всегда настаивал на том, чтобы забирать ее и отвозить
домой, даже при том, что она предложила ездить на велосипеде. Маркусы производили
впечатление хорошей семьи и всегда неплохо платили ей за заботу о сыне. Донни
неизменно был в пижаме, когда приходила Джинни. В ее обязанности входило играть с
ним и читать. Они вместе готовили специальный десерт, и после того, как он чистил зубы, она укладывала его в кроватку и целовала в лоб. Джинни даже учила его читать вечернюю
молитву. Ей нравилось работать няней. Донни являлся частью семьи ее мечты. Она
лелеяла перепадавшие ей крупицы любви и внимания, которые никогда не получала в
детстве. Джинни все чаще задавалась вопросом, сможет ли однажды стать хорошей
матерью.
Она поняла, что что-то не так, той ночью, когда Донни пролил часть горячего
шоколада на пижаму и не позволил Джинни переодеть себя. Он начал корчиться и
говорить, что может спать в шоколадной пижаме, и что мама переоденет его, когда
вернется домой.
Именно тогда Джинни поняла, что ее никогда не просили купать мальчика или
готовить ко сну. Донни всегда был в пижаме с длинными рукавами, когда она приезжала, независимо от времени. Он что-то скрывал?
Она не должна была этого делать. Не стоило совать нос в чужие дела, но
подозрения не давали покоя. Она знала, что Донни крепко спит. Его мать настояла, чтобы
он надел подгузник на ночь, потому что никогда не просыпался, даже если мочился под
себя. Поэтому после того, как мальчик заснул той ночью, она осторожно расстегнула
пуговицы его пижамной рубашки. И съежилась, увидев синяки. Некоторые совсем свежие, другие более давние. Джинни медленно вытащила его руку из рукава, перекатив
крошечное тельце на один бок. Она задохнулась и зажала рот, когда увидела спину
мальчика. Никаких синяков. Скорее шрамы. От ударов плетью. Одни поблекшие, остальные все еще красные. Этот ребенок подвергался ужасному насилию.
Она переодела Донни в другую рубашку, и когда, перевернув, застегивала