пережил на столе от смертельной инъекции, не подготовили его к пустоте, пустоте души, которая не любит. Или что еще хуже, душа, которая не думала, что может полюбить
снова, нашла это с Кит, только чтобы потерять.
Потерять из-за собственной глупости.
Двадцать пять лет назад он увидел искру света. Он прожил в сиянии этого света
десять лет. И не осознавал, насколько ярким был этот свет, пока ему не пришлось жить
без него, пока он не оказался в тюрьме. А потом он действительно умер на том столе и
увидел, что такое темнота. Настоящая тьма.
Кит столько лет пыталась разделить с ним свою веру. Представить его Богу, которого, он был уверен, не существует. Он ошибся. Теперь он знал, что Бог существует, потому что его вытащили из преисподней. Если ад реален, а теперь он это знает, то и рай
тоже должен быть реален.
Но он был уверен, что там нет места для таких, как он.
Он вспомнил, как во время казни жестом показал Кит ее татуировку в виде кольца.
Он не видел своего имени, но знал, что оно все еще там, и это все, что ему нужно было
увидеть. Он знал, что они навсегда вычеркнули ее из своей жизни, но не могли
вычеркнуть его из ее сердца. Она могла бы удалить эту татуировку много лет назад, особенно когда он сказал, что она должна жить дальше и оставить его позади. Она
наконец-то влюбилась в Гранта, родила от него ребенка.
Но она не убрала имя Гризза. Слабое утешение, но это все, что он получил, и
больше, чем заслуживал.
Он облажался по-крупному, больше, чем хотел признать. Сожаление, чувство, в
котором он редко признавался, пронзило его, и как бы Гризз ни старался похоронить его, оно все равно оставалось. Много лет назад он не мог знать, что влюбится в нее. Тогда он
не заботился о людях и уж точно не любил. Особенно после Рути.
Но все изменилось после того, как он привез ее в мотель.
И какого черта он вообще делает в Луизиане? Он знал, что ищет какую-то связь с
женщиной, которую в детстве вырвали из дома и заставили жить под вымышленным
именем ее глупой матери. Он не видел письма Делии из Библии с того дня, как Гвидо
показал ее ему много лет назад. Но ему показалось, что он помнит город в настоящем
свидетельстве о рождении Кит. Свидетельство Делия разыскала. Итак, размышлял он, Кит
было семнадцать, когда он взял ее, а не пятнадцать. Ему стоило почувствовать некоторое
облегчение, узнав, что она оказалась немного старше, но, честно говоря, ему было все
равно. Возраст не играл никакой роли в его решении забрать ее.
Он не мог вспомнить название больницы, но нашел ту, в которой, как ему
показалось, она родилась. Он сидел на байке и пялился на нее. Идиот. Он даже не знал, правильно ли помнит город, так что шанс, что сидит перед местом, где она родилась, ничтожно мал. Что он надеялся здесь найти? Ничего особенного. Он знал, что искать
нечего. Это его последняя слабая попытка ухватиться за то, что было частью ее.
Два дня спустя он все еще колесил по проселочным дорогам, медленно отдаляясь
от того, что, как он думал, могло стать его последней связью с ней. Цепляясь за крупицу
надежды, что однажды он ей понадобится. Для того, кто думал, что он такой умный, он
оказался на самом деле тупым ублюдком.
Он притормозил и прищурился, чтобы посмотреть, открыта ли маленькая
закусочная, к которой приближался. Нет. Еще один местный бизнес, который рухнул под
тяжестью попыток заработать на жизнь в маленьком городке. Маленький городок в этой
стране. Он усмехнулся про себя, подумав о том, что на самом деле происходит в этой
стране. С этим миром, вообще-то. Рестораны работали жестко. Они не могли продать свои
запасы. Когда клиенты не приходили, еда, в конце концов, гнила. Как и темные души, которые думали, что их можно реабилитировать.
Он чувствовал себя обманутым судьбой.
Его мысли вернулись обратно к хорошим воспоминаниям. Ему не нравилось
вспоминать хорошее, потому что это делало все еще более болезненным, когда
воспоминания заканчивались и он возвращался к холодной действительности, которая
стала его жизнью. Поездка по обветшалым изъеденным дорогам, оставаясь вне поля
зрения их радара, на всякий случай. Держаться подальше от радаров мира и оплакивать
жизнь, которую он небрежно позволил у себя отнять.
Он улыбнулся этому воспоминанию. Возможно, он даже позволит себе посмеяться