Партнёр, только что пошутивший, по-прежнему улыбался, но улыбка его медленно сползала с лица, превращаясь в жалкое подобие гримасы уличного комика, внезапно осознавшего, что его номер не смешон, а зрители вот-вот начнут кидать помидоры. Он поёрзал на стуле, почувствовав, как костюм вдруг стал слишком тесным, а галстук намертво сжал шею, словно символично намекая, что шутки не удались.
В тишине первым очнулся юрист, привычный к тому, что его профессия требует быть серьёзным в самых нелепых ситуациях. Он кашлянул, собрал в голос остатки строгости и громко, словно обращаясь к свидетелю на суде, произнёс:
– Михаил Борисович, с вами всё в порядке?
Ответом ему было абсолютное молчание. Михаил продолжал лежать на полу, неподвижный, словно манекен, случайно сброшенный со стеллажа. Вопрос повис в воздухе комичной нелепостью, потому что очевидно, что с Михаилом Борисовичем было всё, что угодно, кроме порядка.
Не дождавшись реакции, первой бросилась к начальнику секретарь – видимо, в её должностные инструкции входила забота о боссах, внезапно оказавшихся на полу. Она попыталась поднять его за плечи, но тело Михаила только мягко и беспомощно осело в её руках, демонстрируя такую безвольную расслабленность, что секретарша тихо и растерянно вскрикнула.
– Врача! – вдруг громко и панически потребовал кто-то из присутствующих, словно вспомнив, что именно так поступают в кино в подобных ситуациях. Секретарша, поняв, что от её действий зависит теперь не только карьера, но и, возможно, жизнь босса, бросилась к телефону, чуть не споткнувшись о ковёр и взволнованно взялась набирать номер.
Партнёры один за другим поднимались из-за стола, осторожно и неловко, как пассажиры автобуса, который остановился в совершенно не предусмотренном расписанием месте. Они смотрели на распростёртое на полу тело Михаила Борисовича с таким же испугом и недоумением, с каким посетители ресторана наблюдали бы за официантом, решившим прилечь отдохнуть прямо посреди стола во время ужина.
Кто-то, наиболее решительный из присутствующих, осторожно приблизился и неловко опустился на колени рядом с лежащим Михаилом. Он бережно взял его руку, пытаясь нащупать пульс, и с видом хорошего врача из плохого сериала замер, прислушиваясь к чему-то, доступному лишь ему одному. Но уже через мгновение лицо его стало вытягиваться, словно он обнаружил у себя на банковском счёте огромную задолженность, а не остаток заработной платы.
– Ну что там? – нетерпеливо спросил юрист, теряя остатки серьёзности и явно нервничая больше всех остальных.
Проверявший пульс поднял на него глаза, затем медленно и испуганно покачал головой, как бы говоря без слов то, что никто не осмеливался произнести вслух. В зале снова повисла абсолютная, почти театральная тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием секретаря, отчаянно повторявшей кому-то в трубку адрес офиса и прося немедленно выслать бригаду скорой помощи.
В воздухе витало странное, трагикомичное ощущение нереальности происходящего, словно все присутствующие были участниками нелепого розыгрыша, финал которого не предусмотрел сценарий. В их взглядах читались растерянность, страх и внутренний вопрос: что теперь делать и, главное, как объяснить, что Михаил Борисович, человек, который казался всемогущим, уверенным и непобедимым, теперь лежал на полу, совершенно беззащитный перед непредсказуемой жизнью.
Кто-то из партнёров тихо вздохнул, кто-то попытался незаметно ослабить галстук, словно именно галстук виноват в сложившейся ситуации. В сознании каждого медленно проявлялась страшная мысль, что здесь и сейчас случилось нечто необратимое, абсурдное, безвозвратное. Сама атмосфера в зале, казалось, пропиталась нелепостью и трагической иронией момента, а лежащий без сознания Михаил Конотопов выглядел словно символом бескомпромиссной власти, внезапно оказавшейся беспомощной перед самой банальной человеческой слабостью.
Один из партнёров, самый решительный или, скорее, самый нервный, осторожно наклонился над телом Михаила Борисовича и принялся неуклюже расстёгивать ворот его безупречно белой рубашки, точно это могло каким-то образом помочь и вернуть его дыханию былую уверенность и силу. Движения его были суетливы и неуместны, будто пытаясь помочь утопающему, он бесполезно подсовывал ему зонтик от дождя. Руки партнёра дрожали, пуговицы поддавались с трудом, а воздух вокруг казался тяжёлым и густым, как вчерашний суп в заводской столовой.