— Если не возникнет непредвиденных осложнений, собственно горноспасательные работы будут завершены за пять с половиной суток.
— Вопросы? — привстал Стеблюк.
— Есть, — в полный голос отозвался Окатов, словно опасаясь, что его вопрос может задать кто-то другой. — На чертеже показано: вентиляторы, проветривающие откаточный, работают на отсасывание. Это не ошибка?
— Нет, — сказал Тригунов. — Вытяжная вентиляция — единственный в нашем случае способ избавиться от неизбежной при уборке угля запыленности.
— А вам известно, — настойчиво продолжал Окатов, — что прохождение пылевого облака по стальным трубам может привести к накоплению на них статического электричества?
— Да, — отрывисто бросил Тригунов.
— И вы знаете, — не унимался Окатов, — что его напряжение может достичь значительной величины, а разряд способен взорвать угольную пыль?
— Предусмотрено заземление, — приглушая в себе досаду, ответил командир отряда.
— Оно гарантирует безопасность? — с азартом допытывался начальник Госгортехнадзора.
— А вы что ж, — вмешался Стеблюк, — хотите предложить более совершенное техническое решение?
Окатов стушевался:
— К сожалению…
Всем стало как-то неловко. Создалось такое впечатление, будто бы председатель Комитета Госгортехнадзора республики учинил допрос Тригунову лишь затем, чтобы показать свою осведомленность в сложных физических проблемах. Но намерения щегольнуть эрудицией у Окатова не было, просто сработал профессиональный инстинкт: к любому действию применять правила безопасности и технические нормы, от которых в аварийных условиях нередко приходилось отступать. И каждый раз, когда обстоятельства вынуждали на такой шаг, в нем, помимо его воли, пробуждался дух противодействия. Так произошло и сейчас.
Наступила заминка. Ее нарушила невнятная реплика Виктина.
— Вы что-то хотели сказать, Олег Михайлович? — обратился к нему Стеблюк.
— Извините, Опанас Юрьевич, — с достоинством ответил Виктин, давая понять, что он вовсе не хотел привлекать к себе внимание заместителя председателя Совета Министров, что все, мол, как-то само собой получилось.
— Говорите, говорите, — приободрил его Стеблюк, заинтересованный не столько тем, что сказал Виктин, — он, собственно, ничего не сказал, — как тем, о чем, как показалось Опанасу Юрьевичу, тот умолчал.
— Мне хотелось только напомнить, что есть мое категорическое запрещение совмещать нарезные работы на выбросоопасных пластах с любыми другими работами. И вот…
— В какой связи находится это ваше сообщение с обсуждаемым планом? — оборвал Стеблюк технического директора, жалея, что предоставил ему слово.
— Еще раз извините…
Стеблюк уловил в голосе Виктина нотки подобострастной угодливости и отвернулся от него.
Опанас Юрьевич хорошо знал и Виктина, и Килёва, сидевших локоть к локтю за столом, но только сейчас, увидев их рядом, вдруг удивился разительной непохожести этих двух, оказавшихся в одной упряжке руководителей. Килёв был огромного роста, порывистый, басистый. Все, за что он ни брался, делал увлеченно, напористо, смело. Всюду, где он появлялся, к нему, как железные стружки к магниту, тянулись люди. Подчиненные не испытывают перед ним страха. А самые строптивые из них порой вступают с Килёвым в полемику, даже в перебранку и, войдя в раж, постукивают кулаком по столу, а покидая кабинет, демонстративно — и такое бывает — хлопают дверью. Килёв в таких случаях обычно создает видимость, что нетактичности в их поступках не заметил. Немного поостыв, они сами вспоминают о ней, своей нетактичности. И начинают выискивать причину, чтобы побыстрее попасть к Фролу Ивановичу на прием и как-то сгладить свою вину перед ним. А Килёв под разными предлогами не принимает их день, два, неделю… И такая его мера действует вернее, чем выговоры и разносы. Приказы и распоряжения Килёв подписывает всегда неохотно, да и рождаются они мучительно, десятки раз им уточняются, увязываются, согласовываются. А как подписал документ — тогда все! Тогда умри, а выполни! И каждый выполнял. И не потому, что страшно потерять работу, попасть под «сокращение штатов», — к таким приемам Килёв никогда не прибегал, — а по той простой причине, что нельзя не выполнить: не позволит контрольная служба. Она — детище и гордость Килёва.
Виктин же выглядел рядом с Килёвым не то подростком, не то болезненным юнцом. Но главное, в чем видел их отличие Опанас Юрьевич, — в методах работы одного и другого. На шахты ездить Виктин не любит, бывает на них редко, больше корпит в просторном, с кондиционированным воздухом кабинете. Поговаривают, что в верхах у него есть «рука» и потому Килёв вынужден с ним мириться. Но Опанасу Юрьевичу хорошо известно: никакой такой «руки» у Виктина нет. Есть голова на плечах, а в ней — недюжинный ум, начиненный фундаментальными знаниями горного дела и сопредельных наук. Он превосходно знает и держит в памяти сложнейшие лабиринты даже тех выработок, в которых никогда не был, изучив их по планам горных работ. Виктин рьяно следит за новинками отечественной и зарубежной отраслевой литературы, изучает опыт передовых горнодобывающих стран и с завидным рвением внедряет все стоящее на предприятиях своего объединения. Оно добилось высокой нагрузки на каждый забой, планомерной подготовки новых участков и горизонтов. Почти все шахты теперь работают ритмично, а объединение в целом имеет самые высокие по министерству технико-экономические показатели.