Эти чужие, внезапно прозвучавшие в нем слова напомнили Тригунову о случае, происшедшем в то далекое время, когда он был еще начинающим командиром отделения. Вызвали на соседнюю шахту: «Завал на вентиляционном». Отделение через полчаса было там, где работали ремонтники. Когда они заменяли крепь, началось перемещение пород, усилилось горное давление. Только что поставленная рама, как говорят, шахтеры, «спрыснула» — внезапно изменила положение и прижала кисть руки одного из крепильщиков к соседней раме. Освободить руку не удавалось. Нажим усиливался. С треском начали ломаться стойки. Ни предупредить уже начавшегося завала, ни высвободить зажатую между верхняками кисть крепильщика не удавалось. И Тригунов по молодости растерялся, не зная, что же делать, как быть. «Рубай!» — неожиданно закричал на него крепильщик. «Что?» — «Руку рубай!» Тригунов невольно попятился. «Да что он — сумасшедший?» Но крепильщик свободной рукой выхватил у него топор, замахнулся и, хекнув, рубанул себя по руке, зажатой между рамами.
Тригунов слышал влажный хруст, глухой стук упавшего топора. Респираторщики подхватили крепильщика, отбежали на несколько шагов. За их спиной загрохотал обвал.
С тем крепильщиком Тригунов встретился через полгода. Он работал раздатчиком на подземном складе взрывчатых веществ, а Тригунов пришел проверить противопожарную защиту склада. Вместо левой руки у раздатчика был протез. Они узнали друг друга.
— Видишь, — первым заговорил раздатчик, — живу, работаю, Ваську, Петьку и Семку ращу. Жду Дунечку — дочка вот-вот появится. А не решись я тогда — косточки давно бы истлели… — И назидательно добавил: — Спасатель — не сестра милосердия, решимость проявлять надо.
«Решимость проявлять надо!» — сказал сам себе Тригунов, направляясь к телефону: без согласия руководителя работ по ликвидации аварии он не имел права изменить совместно принятый оперативный план.
Колыбенко, выслушав Тригунова, долго молчал.
— Вы поняли меня, Петр Евдокимович? — поторопил его Тригунов.
— Понял… Но все это так неожиданно… Ведь во всей практике горного дела ничего подобного не встречалось… А что, если посоветоваться со Стеблюком?
— А не воспримет ли он это как боязнь ответственности и попытку спрятаться за его широкую спину?
— Не исключено… Но… я все же поставлю его в известность.
— А меня благославляете действовать?
В трубке — тяжелый вздох, молчание и наконец:
— Да, действуйте…
Включились в респираторы. Быстро отсоединили вентиляционную трубу, проветривавшую подножный штрек, перекрыли его парусовой перемычкой. Кольцеобразное облачко искусственного дыма, выброшенного «дымообразующей» трубкой, зависло на одном месте.
— Воздух не подвижен. Нулевая вентиляция, — доложил Кавунок Тригунову.
Через полчаса содержание метана перевалило за шесть процентов. Но Тригунова не так интересовал метан, как кислород. Все зависело от того, удастся ли достигнуть газового равновесия, при котором доля кислорода в атмосфере подножного штрека не превышала бы десяти процентов — лишь при соблюдении этого непременного условия можно было ручаться, что взрыва гремучего газа и тем более угольной пыли не произойдет. Спустя час Тригунов махнул лампой: