Низвергаясь, порода рождала грохот и вихри пыли. О том, что Ляскун невредим и продвигается, можно было судить лишь по тупому, постепенно удаляющемуся гулу. Но вот наступила тишина, бечева трижды ослабла и натянулась, и в клубящейся пылью пропасти скрылся Ермак. Немного погодя дошла очередь и до Марины.
Она ухватилась за скользкую, уже замусоленную бечеву и ринулась в черное жерло. Ею овладела неудержимая нетерпеливость. «Скорее, скорее!» — торопила себя Марина, широко перехватываясь руками. Бечева пружинила, как резиновая, издавала невнятные, угрожающие звуки. Но Марина не слышала их. Ей казалось, если она не будет там, внизу, сейчас же — с Ермаком и Пантелеем Макаровичем произойдет самое, самое… Потом Ляскун исчез. В мыслях остался лишь Ермак. Один-единственный… И ее движения стали еще порывистей. Бечева заметалась, забилась. Свободный конец ее то взлетал вверх, то хлестко бился о почву. И бечева не выдержала. От неожиданности Марина вскрикнула, но пролетела всего каких-нибудь полтора-два метра и лишь слегка, как ей показалось вначале, зашибла ногу, Ермак и Ляскун помогли ей подняться, усадили на широкий, как столешница, «корж». При этом Ермак был каким-то уж слишком предупредительным, а Ляскун — вялым, безразличным. Марине не нужно было заглядывать им в глаза — поняла все и так: надежда найти проход и выбраться на откаточный штрек оказалась несбыточной мечтой. Марина осмотрелась. Площадка, на которой они оказались, напоминала дно кратера, загроможденное ребристыми глыбами и «коржами», торчавшими, как торосы. Ей стало жутко. Но страх как бы подстегнул ее. «Не может быть, — стала успокаивать она себя, — чтобы нигде через выработанное пространство не просачивался воздух. А если найти зазор, по которому он проходит, — отсидимся».
Продвигаясь к рештаку — противоположной стороне колодца, — Марина через каждые полметра просовывала газоопределитель между «коржами» и глыбами сланца, и после каждого замера все ниже и ниже опускались ее плечи, неувереннее становились движения. Появилось неодолимое желание посмотреть на часы, узнать — сколько жить им еще осталось. Она отчаянно противилась этому своему желанию, а когда почувствовала, что может не совладать с собой, — с размаху ударила светящимся циферблатом часов о выпиравший из породы торец стойки. Уловила короткий хруст пластмассового стекла. Опасаясь, что часы все еще могут показывать время, так и не решилась взглянуть на них.
Возле рештака она споткнулась обо что-то пружинистое. Посветила: петля шланга. «Бог ты мой! Да это же, наверно, как раз тот самый шланг, что лежал во втором уступе?» И зашептала, хмелея от вспыхнувшей надежды: «Вот оно, наше спасение! Вот оно! Вентиль на отводе не перекрыт, и если не повреждена магистраль…»
Петля, едва Марина потянула ее, удлинилась. Обрадованная, Марина пригнулась, взбросила шланг на плечи, уперлась ногами в стойку и стала распрямляться. Шланг выходил медленно, рывками, словно разрывались одна за другой связи, удерживавшие его за рештаком. Она снова присела, натянула шланг так, чтобы он плотнее прилег к плечам, и опять выпрямилась. За несколько таких приемов длина петли увеличилась раза в четыре, но конец шланга все еще не показывался. В щель, из которой выходила петля, хлынул уголь. Бросив шланг, Марина схватила «корж» и стала торопливо заталкивать его в брешь. За ним — другой, третий… Прислушиваясь к затихающему шороху угля и частым-частым толчкам сердца, посмотрела на змеившийся у ног шланг. Решила: «Перережу…» И тут лишь вспомнила, что свой складной ножичек оставила там, наверху, где раздирала комбинезон и рубашку. Хотела побежать к Ермаку и Пантелею Макаровичу — они неподвижно сидели на том же широком, как столешница, «корже», — но знала, что никакого острого инструмента у них нет, да и времени бегать туда-сюда уже не осталось.
Облюбовала глыбу с острым углом, краем приставила к нему стекло светильника, нажала. Послышался отрывистый, сухой треск. По стеклу веером разбежались трещины. И вот в руке у нее самый большой осколок. Бережно отложила его в сторону, поставила на ребро «корж», перегнула через него шланг, зажала между пальцами свое хрупкое оружие, и оно, отбрасывая на кровлю рыжие зайчики, торопливо засновало по неподатливой резине. А в голове замельтешило: «А вдруг остановили компрессор? Или сорвало отвод? Или главный воздухопровод передавило?» Не удержалась, поднесла к глазам часы. Из покоробленного корпуса высовывалось ребро вдавленного в него механизма. Ни циферблата, ни стрелок не было. «Время еще есть! Время еще есть!» — стала упрямо втолковывать себе. Рука начала двигаться быстрее. Осколок, выскользнув из взмокших пальцев, со звоном упал в щель между двумя глыбами. Скребком-щепкой подкопалась под одну из них. Кривой, как садовый нож, резак снова в ее руке. Сжала его так, что в пальцы врезались острые грани стекла.