На ложь Гришанов не решился. Он сам жестко наказывал подчиненных за одно лишь намерение солгать. В оперативной обстановке не только умышленный обман — малейшая неточность информации могла привести к непоправимому.
Гришанов взял у Кособокина пику отбойного молотка и торопливо нырнул в «печь», словно опасался: если промедлить несколько секунд — респираторщики догадаются о том, что он намеревался только что сделать, ленясь лишний раз подняться на откаточный штрек.
Опираясь широко расставленными ногами на крепь, Гришанов нащупал шестидюймовый став, замахнулся, чтобы сделать удар, но потерял равновесие и чуть не сорвался. Обругав себя за оплошность, вылез на откаточный, расположился поудобнее и начал бить по трубе. «Бам-м-м… бам-м-м…» — запела трубная сталь. Пропела и умолкла. Наступила тишина. Выждав две-три минуты, Гришанов снова взметнул над головой било, готовясь обрушить его на певучее тело трубы, но труба отозвалась, подала голос раньше. «Бам-м-м… бам-м-м… бам-м-м…» — полились протяжные звуки, напоминавшие далекий набат.
«Не Кавунок ли сигналит от «падающей печи?»
Сложив рупором ладони, Гришанов крикнул вниз, на подножный:
— Запросите по шахтофону Кавунка: он только что не сигналил? — И сам себе ответил: «Нет, не Кавунок. Вообще не горноспасатели. У наших почерк иной».
За первыми, сравнительно частыми сигналами, означавшими: «Внимание, внимание! Мы слышим вас. Отвечаем…», последовали четыре удара с интервалами в одну-две секунды; после четвертьминутной паузы — еще пять ударов с интервалами в пять — семь секунд. Гришанов продублировал сигналы, прося тем самым подтвердить, что приняты они правильно, и ему повторили: «Внимание, внимание! Нас четверо. Имеем пятьдесят метров свободного пространства».
Отстучав: «Я вас понял», Гришанов, сноровисто переставляя ноги со стойки на стойку, стремительно спустился на подножный. Ему хотелось крикнуть: «Отозвались. Их четверо! Пятьдесят метров штрека свободны!», броситься к телефону, немедленно передать эту весть на командный пункт. Но он вспомнил насмешливые слова Тригунова: «Угомоните восторги», повторяемые им всякий раз, когда при удаче кем-нибудь из подчиненных овладевала суетливая радость, и сразу взял себя в руки. Проходя мимо респираторщиков, Гришанов деловито сказал как о само собой разумеющемся:
— Отозвались. Четверо.
И доклад командиру отряда начал не с кульминации, а по порядку, с выпуска и уборки угля. Выслушав его, Тригунов долго молчал. «Угомоняет восторги», — усмехнулся Гришанов. Когда Тригунов заговорил, его голос был таким же, как всегда, — ровным и твердым.
— Форсируйте проходку. Связь — через три часа.
Сразу, как только Тригунов начал разговор с Гришановым, Колыбенко, опираясь на подлокотники кресла, рывком подался вперед. Но жесты, мимика, тон Тригунова были такими же, к каким за эти трое суток Колыбенко уже успел привыкнуть, а несколько оброненных Тригуновым горняцких терминов также ничего не проясняли. Стало необычным лишь лицо. Еще минуту назад выражавшее суровую озабоченность и усталость, пропитавшую, казалось, каждую его клеточку, оно преобразилось, стало праздничным. Морщины, испещрявшие лоб, заостренные скулы, твердый подбородок — все-все как-то потеплело, мягче сделалось и излучало радость. Колыбенко тоже охватила еще неясная, как предчувствие, радость. Едва дождавшись, когда Тригунов положит трубку, Колыбенко придвинулся к нему еще ближе. «Да говорите же вы скорее!» — кричала его изболевшаяся за эти дни душа.
Тригунов обстоятельно передал разговор с Гришановым. Долголетние наблюдения убедили его: краткий и оттого обычно суховатый пересказ любого события, каким бы желанным и исчерпывающим он ни был, всегда мало убедителен. Но достаточно о том же событии рассказать поподробнее, задерживаясь на малозначительных, порой совершенно ненужных деталях, и вам с благодарностью поверят — сразу и безоговорочно. Шутя, Тригунов это психологическое явление объяснял тем, что короткая весть слишком быстро проходит по извилинам мозга и не успевает впитаться, осесть в них.
Выслушав его, Колыбенко несколько секунд сидел неподвижно. Затем шустро, по-мальчишечьи выскочил из-за стола и засновал из угла в угол. Немного выждав, Тригунов снял и, ничего не говоря, протянул ему телефонную трубку.