Тригунов приблизился к Мурцало, словно еще раз хотел удостовериться в том, что это не какое-нибудь чудище — плод его расстроенного воображения, а действительно человек, и растерянно остановился: перед ним предстал совсем другой Мурцало. И хотя на этом, уже ином человеке, была такая же, как на Мурцало, ондатровая шапка, такое же, как на нем, драповое с золотистым каракулевым воротником пальто и такой же мохеровый шарф — одинаковость одежды не стирала, а словно бы подчеркивала их разительную непохожесть. Тот, прежний Мурцало, имел гладкое, покрытое здоровым загаром худощавое лицо, оживленное слегка выпуклыми резвыми глазами. Морщины на нем были едва намечены. Они напоминали тонкие карандашные линии, нанесенные на ватман рукой искусного чертежника: прикоснись к ним мягкой резинкой, дунь и — нет их. Широко развернутые плечи венчала высоко поднятая голова. И грудь мощно выдавалась чуть ли не до самого подбородка. Лицо же иного Мурцало, по сути незнакомца, оказавшегося лишь на месте Мурцало и в его одежде, имело землисто-серый оттенок. Чертежник, наносивший сетку морщин на лоб, щеки, шею, так налегал на разведенный до предела, тупой рейсфедер, что получились не линии, а глубокие борозды. Незнакомец этот в обличье Мурцало сутулился, плечи его обвисли, и голова как бы сдвинулась к левому плечу, точно он говорил всем своим видом: «Грешен, каюсь…» Внезапное превращение пышущего здоровьем мужчины в затравленного старика ошеломило Тригунова. В нем шевельнулась щемящая жалость. Но мысль, что этот человек, у которого одновременно два несовместимых лика, хотел заработать на несчастье таких же, как он, подземных тружеников, прогнала эту непрошеную жалость.
— Шахтеры не простят вам, — твердо сказал Тригунов. — Не забудут и не простят! А я тоже шахтер… И если бы у вас были взрослые дети, они бы тоже…
— Кабы не дети! — вырвалось у Мурцало. В его возгласе было столько отчаяния, что отходчивый Тригунов заколебался. — В детях и соль, — продолжал Мурцало с надрывом. — Не будь их — не унижался бы. Что заслужил, то и мое…
— Дети за отца не ответчики.
— Это вы нашим рудничным мальчишкам скажите, которые моим пацанам проходу не дают, иудятами дразнят. Младший второй день на улицу не показывается, сегодня с боем в школу выпроводили.
Тригунов снова тяжело засновал по нарядной. И вдруг остановился перед Мурцало:
— Предупредите начальника участка и переходите в распоряжение командира отделения Манича.
Тригунов направился на противоположный конец быткомбината, в кафе, куда он шел до того, как его перехватил Мурцало. Диктор объявил: «Передаем сигналы точного времени». Было двенадцать. Тригунов махнул рукой и повернул на командный пункт, где его уже ожидали командиры, явившиеся за получением заданий.
Глава XXIII.
СОМНЕНИЯ И ТРЕВОГИ
На столе, покрытом прозрачной клеенкой, возвышались двухлитровые термосы, герметичные бачки, бутылки с минеральной водой, соками, коньяком. Вдоль него медленно продвигались шеф-повар кафе и помощник командира горноспасательного отряда по медицинской службе.
— Рисовый отвар, — объявил шеф-повар, указывая на покрытый красной эмалью термос.
— «Рисовый отвар», — прочитал Комлев этикетку на нем и поставил «птичку» в своем экземпляре списка.
— Бульон куриный, концентрированный, слабосоленый, — старательно произнес шеф-повар, постукивая пальцем по термосу коричневой окраски.
— «Бульон куриный, концентрированный, слабосоленый», — повторил помощник командира отряда, ставя очередную «галочку».
Когда «птички-галочки» появились перед строками «Котлеты куриные паровые под белым соусом», «Кофе растворимый с топленым витаминизированным молоком и глюкозой», «Сливки 10 %», «Сок из свежих яблок», «Боржоми», «Апельсиновый сок», «Коньяк армянский», Комлев расписался на списке шеф-повара, вручил ему второй перечень, в правом углу которого значились даты и время изготовления нового заказа, подозвал фельдшера, велел, показывая на строй сосудов:
— Упаковать все это в контейнеры. Сопроводить на «Гарный». Доставка поручена отделению Кавунка. Я — на командный пункт.