Через полчаса Стеблюк был на командном пункте. Сигналы пострадавших, которые транслировались по рации с бывшего пункта подачи питания, слушал полузакрыв глаза. Так он обычно слушал любимую музыку. И улыбался. Широко, не для публики. И сразу как-то помолодел, краска в лице появилась. Тригунов и Колыбенко таким его еще не видели.
Горем и всякими житейскими неприятностями Стеблюк делиться не любит, с ними он старается справиться сам, в одиночку, да так, чтобы никто из окружающих даже не заподозрил о свалившихся на его голову большой беде или досадных недоразумениях. Так было, когда под Будапештом погиб его единственный сын. Лишь мешки под глазами да неистовство, с каким он работал (был тогда начальником комбината, восстанавливал разрушенные гитлеровцами шахты Донбасса), могли навести проницательного психолога на мысль, что большое, не любому посильное горе и неукротимая, рожденная тем горем ярость не дают ему покоя ни днем, ни ночью. А радоваться Опанас Юрьевич один не мог, радоваться он привык на людях. И сейчас ему так хотелось отвести душу с Тригуновым и Колыбенко! Но он видел сосредоточенность командира отряда, чутко улавливавшего каждый звук, каждый шорох, доносимый рацией оттуда, где горноспасатели уверенно пробивались к пострадавшим. И Опанасу Юрьевичу стоило немалых усилий заставить себя не отвлекать Тригунова, уйти с командного пункта.
В кабинете директора шахты уже сидели Козюренко, Окатов, Килёв, директор института по безопасности работ в горной промышленности, сам Богаткин. Настроение у всех было приподнятое. Сложные, щедрые на неожиданности, длящиеся седьмые сутки спасательные работы подходили, по общему мнению, к благополучному завершению, а значит, через день-два можно будет возвратиться к привычным служебным и личным делам, которых за это время у каждого накопилось предостаточно.
Вниманием собравшихся завладел Козюренко. Любитель пошутить, покаламбурить, всегда знавший самые свежие анекдоты и умевший мастерски рассказывать их, на этот раз он превзошел самого себя. Взрывы смеха нарастали. А последний был таким мощным, что, показалось, распахнулась дверь. Вошел Стеблюк:
— Здравствуйте, весельчаки!
Он улыбался, но Окатову помнилось, что слово «весельчаки» Опанас Юрьевич выговорил с осуждением, с укором. Пододвинув объемистую папку, Окатов напустил на себя серьезность.
— Кроме заключения экспертов, все материалы к акту расследования, — он придавил папку широкой ладонью, — имеются.
Стеблюк, еще находившийся под впечатлением только что прослушанного сеанса связи с пострадавшими, рассеянно спросил:
— Какого расследования?
— Счастливо закончившегося несчастного случая… — скаламбурил Козюренко, не успевший отрешиться от распиравшей его веселости.
«Счастливо закончившийся несчастный случай», — зашевелил губами Стеблюк. И по тому, как шевелились его губы, Козюренко понял, что легкость, с какой он отозвался о внезапном выбросе, который, даже после успешного завершения спасательных работ, еще долго будет помниться шахтерам «Первомайки» и всем, кого так или иначе он задел, покоробили Стеблюка. Его посуровевший взгляд остановился на чисто выбритых, розовых щеках Козюренко.
— Для вас он, этот случай, вижу, действительно уже закончился, и притом совершенно благополучно…
— Извините, Опанас Юрьевич, за опрометчивую реплику, но я не думал…
— А надо бы!.. — жестко оборвал его Стеблюк. — Посты, занимаемые нами, к тому обязывают.
Козюренко выцвел. Окатов, Килёв, Богаткин, угнув головы, примолкли. И то, что эти большие руководители притихли, как напроказившие мальчишки, притушило внезапное раздражение Опанаса Юрьевича.
— Раз уж мы сбежались, — вовсе избавился от вспышки раздражительности Стеблюк, — давайте чем-нибудь полезным займемся.
— Беспокоит меня, Опанас Юрьевич, — воспользовался случаем Килёв, — дальнейшая судьба «Гарного».
— В проекте акта комиссии, — вмешался Окатов, раскрыв набитую бумагами папку, — сказано: «До получения от института рекомендаций, гарантирующих безопасность работ, добычу угля на пласте «Гарный», как на восточном, так и на западном его крыле, запретить».
— Как запретить? — непроизвольно вскинулся Килёв. — Ведь с «Гарного» мы берем почти две тысячи тонн — третью часть добычи шахты.
— Запретить, — с азартом повторил председатель Госгортехнадзора. Наш комитет не позволит вам, товарищ генеральный директор, рисковать жизнью шахтеров. Найдите вместе с институтом безопасные, да, Фрол Иванович, — все больше распалялся Окатов, — безопасные способы и методы выемки угля и проходки выработок на этом пласте и тогда — бог вам на помощь!