У меня даже начала зреть идея о быстрой смене ВУЗа: все же нервные клетки не восстанавливаются, но скандал потух еще быстрее, чем разгорелся. Просто по какой-то своей нужде в Технилище приехал товарищ Булганин (и вовсе не по мою душу), а когда ему стали жаловаться на «самоуправство невесть что возомнившей о себе студентки», он им сообщил, что студентка нечего о себе не возомнила, а просто передала в СНТО МИСИ заказ Сомвина, ну а решение о строительстве нового опытного завода для Технилища было вообще принято на самом верху. А заодно намекнул на то, что руководство института по-хорошему должно эту студентку благодарить за новый завод, ведь это именно ее проекты подвигнули руководство страны на его строительство…
Передо мной никто, естественно, за необоснованный наезд извиняться не стал, все просто сделали вид, что «ничего и не было» — но, вероятно, это было и к лучшему. По крайней мере ко мне стали, наконец, относиться, как к простой студентке. То есть и дергать по разным поводам перестали, и перестали меня пытаться «облизывать» — и у меня появилось вожделенное свободное время. Правда, комсомольцы институтские решили, что это время у меня появилось чтобы поактивнее комсомольской работой заняться, но я их быстро переубедила и принялась «культурно расти над собой». В кино, наконец, ходить стала, в театры… два раза сходила даже, но поняла, что «это не моё». Книжки читать художественные начала — и начала замечать, что парни вокруг существуют не только для выполнения каких-то работ…
В прошлой жизни у меня несколько раз какие-то романтические отношения возникали — но очень быстро прекращались: слишком уж быстро потенциальные избранники демонстрировали, что их интересую совсем не я, а мои деньги. А потом и вовсе не до них стало — а сейчас парни некоторые стали за мной «ухаживать». Робко так, даже смешно — и трогательно. И абсолютно в рамках нынешней — весьма строгой — морали, когда даже под руку по улице пройтись считалось чуть ли не развратом.
Вот удивительно: пока я была «комсомольской активисткой», ни один парень в мою сторону даже не смотрел — то есть «влюбленным взглядом» не смотрел, а стоило мне с такой деятельностью покончить — и на тебе! Но все же это, скорее всего, обуславливалось тем, что раньше я сама себя вела как законченная стерва (каковой, собственно, и являлась), а теперь поводов для проявления стервозности не стало.
А еще у меня появилось время все же и с соседками поговорить о чем-то, кроме работы и способов собственного прокорма, и я с удивлением узнала, что страна-то действительно сильно изменилась! Мне Аня рассказала по этому поводу много нового и интересного — и я в очередной раз подумала, что деда мне сейчас найти будет очень непросто.
О том, насколько дед был крут, я узнала уже когда его не стало. То есть я знала, что родители мои просто «пропали» на ставшей «независимой» Украине, возвращаясь из Венгрии, где отец что-то из нашей продукции менял на венгерской АЭС, и откуда вернуться решили на купленной там машине. А уже потом мне начальник охраны завода рассказал, что дед, отправив меня учиться в Мексику, переоформил всю собственность на меня и на пару месяцев сам «куда-то уехал». А когда я разбирала бумаги деда, нашла несколько вырезок из «незалежных» газет с сообщениями о том, что из обломков «моего» БМВ (там была дедова пометка об этом) выгребли ошметки какого-то тернопольского банкира, о том, что на похоронах и вся семья этого банкира была «расстреляна неизвестными», несколько сообщений про найденных «возле дороги» трупах вооруженных людей — а уже позже узнала, что в Чопе тогда поменялся весь состав пограничников, и почти месяц хохлы даже боялись требовать взятки с перегонщиков. А ведь деду-то тогда было уже восемьдесят! То есть думала, что семьдесят, но и это ведь очень немало!
Ну а где он такого опыта набрался, я тоже от него узнала, но сильно позже моего возвращения из Мексики, когда уже вовсю руководила и заводами, в городком. Дед мне тогда рассказал — то есть сначала рассказал, что он «помогал Судоплатову в Испании», а когда я потребовала «рассказать мне всё», то узнала, что вернувшись из Испании дед так и остался работать «в органах», причем непосредственно у Павла Анатольевича. И работы у него было много, а особенно много стало уже после войны.