V
Первые два года улавливающая выбросы магии сеть ловила и двухлетних, и десятилетних, и Том Риддл усердно мотался по всей Британии, становясь для всех будущих воспитанников чистокровных семейств тем, кто встретил их на пороге волшебного мира, кто показал им первое волшебство и кто хранит тайну их прошлого. Чистокровные семьи обычно держали своих воспитанников в строгости; Том Риддл был для них всех кем-то вроде доброго крестного. Иногда Том навещал своих подопечных в домах их воспитателей — добрых знакомых среди старых семей у Тома становилось тем самым все больше, а на смену им росли дети, для которых Том Риддл был живой легендой.
А через несколько лет после начала работы сети волшебный мир изменился, став таким, каким он был еще при директоре Пинии Нигеллии Блэке. На первых четырех курсах Хогвартса не было ни одного магглорожденного. Были воспитанники Блэков и Лонгботтомов, Краучей и Лестранжей, которые не имели с маггловским миром ничего общего и предпочитали пользоваться фамилиями принявших их родов. Не было маггловских игр и маггловских вещей, кроме освященных традициями; «Доноган Блэк, прозванный Тремлеттом» был в новом мире ко двору, а вот магглорожденные старшекурсники чувствовали себя немного одиноко без защиты сильного рода — уж Доногана Блэка никто не назвал бы ни магглом, ни грязнокровкой, несмотря на его непривычное прозвище-когномен.
Андромеда Тонкс, урожденная Блэк, одна из первых поняла, как решить новые проблемы в новом мире, так что даже Белла не сразу догадалась, почему сестра, объявившись после стольких лет разлуки с семьей, спрашивает ее, могут ли воспитанники жениться на ком-то внутри семьи. Сеть, созданная Риддлом и улавливающая уже не столько стихийную магию, сколько магглорожденных целиком, работала не так уж долго, и вопрос этот был еще теоретическим — пока Белла не сообразила, что для Андромеды вопрос может иметь и практическую сторону.
— Я позову Тома, — сказала Белла, как только поняла, что у Андромеды серьезный разговор.
— Отец же объявил тебя наследницей, — попыталась возразить Андромеда, в ее кругу Тома по-прежнему не любили и боялись.
— Только благодаря Тому, — честно сказала Белла. — Глава дома Блэков по-прежнему дедушка Арктур, а я прежде всего жена Тома Риддла и мать его наследников. Я помогала ему в том, в чем могла, но сейчас мы живем в мире, который построил Том — так что ты можешь обратиться со своим вопросом напрямую к создателю.
Мир, который построил Том, был еще в проекте, но Андромеде передалась вера Беллы, которой верность и любовь придавали пророческую зоркость, — и Андромеда тоже увидела, как собирается из как будто отдельных трендов и как завершается мир, который построил Том.
— Вам не будет тесно в этом мире? — спросила Андромеда, ей было не занимать Блэковского упрямства и безрассудства. — В мире, где совсем не будет маггловских книг и маггловских песен? Вы ведь будете жить не в Англии, а в племени, как индейцы в джунглях.
Вместо ответа Белла подвела сестру к книжному шкафу шириной во всю стену большой гостиной.
— Это маггловские книги, — указывала рукой Белла на многие полки, где стояли книги по математике, физике, римскому праву, современной политической системе, где были старинные труды монархистов и натурфилософов. — Они останутся с нами — в наш мир теперь попадает только то, что ему нужно, а не то, чем пользуются политиканы, журналисты и салонные остряки, чтобы полиберальничать и показать свою прогрессивность. Я читала многие из этих книг, часто — те, о которых говорил Том. Я ходила в маггловский мир, чтобы привести к нам детей, у которых есть дар, и вытирала слезы магглянок, что их родили. Я делала это не от любви к магглам и не для того чтобы понравиться кому-то широтой своих взглядов — я делала это для Тома и для блага дома Блэков, я делала это ради нашего мира. Если бы ради Тома или ради дома Блэков нужно было пытать и убивать — я бы делала и это. Я сделалась для своей семьи тем, что ей было нужно. И тебя, кстати, привели сюда те же самые чувства. Я думаю, Том это легко поймет.
Том Риддл появился очень быстро — ему уже исполнилось пятьдесят, но шаг его был пружинистым и быстрым, а седина только оживляла его волосы. Андромеда думала, что увидит в его глазах красное пламя, что в его лице будет что-то нечеловеческое — но нечеловеческой была только магическая сила, окутывавшая его невидимым ореолом. Том по-прежнему Андромеде не нравился, но она стала чувствовать в нем какую-то прямоту и честность — если Дамблдор был туманным и неясным, как и его слова, в которых прятались только ему понятные смыслы, Том был весь здесь, его присутствие могло быть давящим, но могло и ободрять своей реальностью и силой. Том был бы хорошим командиром в военное время, и кровожадная птица битв и побед и сейчас парила у него за плечом почти во плоти.