Однако повернуться спиной и уйти было бы сущим свинством. Как-никак Сприцис тогда угощал его пивом и сосисками. Поделился последним рублем.
— Так, значит, ты теперь богат, — осклабился Сприцис. — Эх, салатик ты зеленый!
— Что ж. Я не жалуюсь.
— Джентльмен никогда не жалуется. Он знай себе поплевывает. Ну, а сколько кусков ты уже заработал?
Ирония Сприциса задевает чувствительные струны самолюбия Липста. Он лезет в карман и выхватывает теплую пачечку денег.
На заработок пожаловаться не могу, — говорит он, небрежно комкая сторублевки. — На карманные расходы хватает…
Эта демонстрация выбивает Сприциса из седла. Завидев столько денег, он по инерции еще продолжает ухмыляться, но затем скисает, морщится и вздыхает несколько раз подряд:
— А мне вот не везет. Сегодня я пуст, как вакуум.
Да, что и говорить, вид у Сприциса общипанный.
Он побледнел и отощал, подбородок зарос рыжей щетиной. И голос притих, звучит жалобно. А Липст богач! У него в руке пачка денег. Он может быть щедрым, даже расточительным. Он в состоянии отплатить великодушием за великодушие. Более подходящего случая просто и не придумать! Это просто счастье, что ему не удалось купить брюки! В бурном наплыве чувств Липст дружески хлопает Сприциса по плечу.
— Послушай, Сприцис, а ведь я перед тобой в долгу. За мной хороший обед.
— Тогда ты в долгу и перед бюро погоды за вчерашнюю слякоть.
— Нет, серьезно. Ты что, забыл?
— Такое помнить не принято.
Однако Сприцис снова заулыбался.
— Ну, куда пойдем? — спросил он с места в карьер.
Липст долго не раздумывал.
— Пошли в «Сосисочную». Прошлый раз мы там неплохо полопали.
— И пиво там что надо! О’кэй! И вообще Магомет учит: опрометчиво поступает тот, кто предает забвению место, где однажды познал радость.
Они перешли на другую сторону улицы, Сприцис все более оживлялся. Липст шагал, гордо выпятив грудь, и чувствовал себя героем.
— Желудок — чрезвычайно важный фактор, — философствовал Сприцис по дороге. — Думаешь, голова сделала человека венцом творения? О нет! Это заслуга живота… И, разумеется, кармана тоже. У обезьяны нет карманов. Потому-то она и не прогрессирует…
Все было точь-в-точь как в прошлый раз: табачный дым, шумные голоса, сосиски, пиво и булки. И как тогда, Липст, переступая заплеванный порог, усомнился: «Не стоило бы сюда забираться». Однако именно то, что он шел сюда вопреки внутреннему протесту, и придавало всему предприятию особую, романтическую окраску. «А почему, собственно говоря, я не могу это сделать?» — спрашивал себя Липст, и гордое сознание того, что он уже не мелюзга-школьник, а вполне самостоятельная личность, подсказывало вывод: «Я могу. Сегодня я могу позволить себе многое».
Липст достал деньги и расплатился по счету. Он непринужденно улыбался, молол всякую чепуху. У официантки не хватило мелочи.
— Можете оставить себе, — сказал Липст и вместо сдачи получил ослепительную улыбку. Липст восхищался собой.
«Ты что вчера делал, Липст?» — по обыкновению спросит его завтра Угис.
«Пил пиво в «Сосисочной», — ответит Липст. — Встретил старого приятеля, надо было угостить…»
Сприцис повеселел. Он колотил Липста по плечу и не скупился на комплименты.
Они вторично перешагнули порог, и пестрая змея улицы проглотила их, как двух сытых, беспечных кроликов. Над городом разливались свежие, прозрачные сумерки, предвещавшие ночью мороз. Автомашины зажгли фары и превратились в огнеоких ночных птиц.
— Послушай, Сприцис, — заговорил Липст, — а ты не считаешь, что тебе надо устроиться на работу?
Не будь Липст в таком блаженном состоянии, он не затеял бы подобного разговора. Но сейчас ему хотелось со всеми поделиться своим пирогом счастья.
Сприцис расхохотался.
— Я уже работаю.
— Да нет! Я имею в виду настоящую работу, на заводе.
— Это, малыш, для Сприциса Узтупа не подходит.
— Почему?
— Потому что в других местах деньги можно заработать гораздо проще.
— Но ведь нечестно, — не унимался Липст.
— Почему нечестно? Возьми, к примеру, пастора. Как он крестит младенца? Побрызгает воды на голову, перекрестится и прочитает псалом. Пять минут — и отчаливай. За это он огребает по меньшей мере полсотни. А если этот же самый пастор станет заниматься, как ты говоришь, честным трудом на заводе, так разве он столько заработает?
— Это исключение, — сказал Липст. — Об исключениях говорить не приходится. Обмыватели покойников зарабатывают еще больше.
— Законно! — согласился Сприцис. — Исключение… Каждый способный человек — исключение. Форд никогда не стал бы миллионером, а Эдисон — знаменитым изобретателем, если бы они работали на какой-нибудь захудалой фабричонке. — Но они нашли свое великое призвание, вложили в дело мозги, рисковали, и вот результат!