Однако суровости второго Липста тоже хватает ненадолго. В конце концов и суровость испускает последний вздох.
В обеденный перерыв Липста потянула за рукав девушка с косой.
— Вы будете товарищ Тилцен?.. Вас вызывают в отдел кадров. К товарищу Мерпелису. Он вас ждет.
— Спасибо, — сказал Липст. Но он слишком поздно спохватился. Девушка была уже далеко и не слышала. Слышал только Угис, который демонстративно крутился тут же со своими очень вкусными булочками. От внутреннего напряжения глаза Угиса потемнели и стали совсем круглыми — до того трудно было ему молчать. На миг показалось, он не выдержит и вот-вот заговорит. И все-таки Угис удержался.
Липст стоит. Он ни о чем не думает. Он просто стоит, без всякой нужды помахивает отверткой и почему-то разглядывает стекла в окне: два разбиты, одно немножко темнее остальных. Все ясно.
— Ну, ладно, — берет он, наконец, себя в руки. — Идти так идти!
Подыматься на эшафот еще не означает идти вверх. На эшафот можно спускаться и по лестнице, притом даже перепрыгивая через две ступеньки, как это делает теперь Липст.
В кабинет начальника Липст прошел вне очереди, но Мерпелис говорил по телефону, и потому пришлось подождать. На громадном столе появилась за это время еще одна чернильница — с зелеными чернилами. В остальном здесь все выглядело, как две недели назад.
«Теперь начнется самое скверное, — подумал Липст. — Интересно, когда это мастер успел наябедничать?»
Наконец начальник положил трубку и с глубоким вздохом откинулся на спинку стула. Все внешние признаки показывали, что он утомлен и в плохом настроении. Эти телефоны и чернильницы, горы бумаг и многочисленные посетители высосали из него все силы, а тут на его голову свалился еще какой-то Тилцен. Ему ведь и так хватает всяческих неприятностей.
— Послушайте, Тилцен, — заговорил начальник надломленным голосом глубоко огорченного человека. — Ну что вы там натворили? Мы приняли вас на работу, несмотря на то, что вы несовершеннолетний. У нас и так из-за вас куча осложнений. А вы еще позорите коллектив!..
«Так и есть, — Липст хрустнул косточками пальцев. — Сейчас меня уволят. Этого следовало ожидать. Хоть бы он поменьше распространялся…»
— Почему так получилось, — распалялся Мерпелис, — об этом можете мне не рассказывать. Причины известны: алкоголь, распущенность, нигилистическое равнодушие…
«Аптекарь» все ему рассказал…»
— Беда в том, что поначалу у нас с такими разгильдяями слишком много нянчатся, а потом отдают под суд и приходят в изумление — откуда, мол, такие берутся? Церемониться с вами нечего и незачем…
«Крышка. Уволят как пить дать…»
Начальник взглянул на часы, насупил брови и умолк. Он торопливо достал из ящика стола небольшой листок бумаги и подал Липсту.
— Заплатите и впредь не безобразничайте. Некрасиво!
Липст разинул рот. Он ничего не понял. До сих пор речь начальника кружила по строго определенной орбите, как мячик на резинке. Последние слова — неожиданный скачок в сторону. Платить? За что? Кому?
— Штраф?
— Нет, молодой человек. Милиция предлагает вам в течение пяти дней уплатить сорок два рубля и семьдесят пять копеек за разбитую витрину. Возьмите повестку. Неужели вы не могли найти развлечение поприличнее? Ну, все! Сейчас я тороплюсь. Поговорим в другой раз.
Чему тут радоваться? Липст ожидал атаку с фронта, а удар пришелся в спину. Какая, по сути дела, разница? Еще одной бедой больше, вот и вся радость. Еще бы! Сейчас он только о том и мечтает, как бы выложить кассиру в банке сорок два рубля из своего толстого кошелька. И именно теперь, когда у него и так петля на шее. Что делать?
Липст помял в руках повестку и пошел обратно в цех.
Навстречу бежит коридор. Вверх бетонным винтом уходит лестница. Снова коридор. Люди. Людей все больше. Липст комкает повестку.
Кто-то остановил его.
— Погоди-ка, Липст. Ты в клуб?
Это Робис. Он сунул Липсту в руки скатанную афишу.
— Приколи на доску объявлений, будь добр. Мне некогда.
— Что ты сказал?
— Приколи на доску объявлений…
— Ах, приколоть? Ладно. Приколю.
Липст даже не взглянул на афишу. Что для него афиша, если в другой руке повестка из милиции. И вообще он эту мазню приколол, оказывается, вверх ногами. Так все же оставить нельзя. Брак надо исправить.
Липст равнодушно взглянул на размалеванный лист бумаги. Однако и этого вскользь брошенного взгляда хватило, чтобы вызвать мгновенный взрыв в душе. Ведь тут изображена она, это ее изображение занимает почти половину афиши!