Но Липст тут же прогнал эту мысль и взглянул на часы — в семь его будет ждать Юдите.
Липст пошел обычной дорогой — через парк. До семи времени еще много. Он решил свернуть с главной диагонали и сделать небольшой крюк по боковой дорожке, которая петляла среди клумб и цветущих кустов. Во всех уголках парка слышался ребячий галдеж. Около скамеек прогуливались невозмутимые голуби и ссорились нахальные воробьи. На подстриженных газонах благоухали трогательные копенки сена. «Спешить некуда, — подумал Липст. — Прогуляюсь».
Около фонтана он повернул обратно. У детской площадки крайнюю скамейку обступила кучка взволнованных женщин.
— Вот оно каково старому-то человеку! — громко рассуждала словоохотливая нянька. — Из дома вышел, а назад и не вернулся.
Липст протолкнулся к скамейке. Прежде всего он заметил валявшуюся на земле шляпу. Какая-то девочка подняла шляпу и стряхивала с нее песок. Лысина человека показалась Липсту очень знакомой, так же как и черный суконный костюм.
— Молодой человек, что вы толкаетесь! — горластая нянька сердито ткнула Липста кулаком. — Издали поглядеть не можете? Надо вперед других лезть?
Липст был уже возле скамьи.
— Товарищ Крускоп! Что с вами?
«Аптекарь» с трудом поднял морщинистые веки.
В груди у него свистело и клокотало. На шишковатом лбу блестел пот.
— Мне уже лучше, — сказал он. — Теперь совсем хорошо. Ступай, Тилцен, ступай. Не задерживайся из-за меня.
— Надо бы «Скорую помощь» вызвать.
— Нет, нет! Мне уже лучше. Совсем хорошо. Сейчас пойду домой.
— Я отведу вас. Вот ваша шляпа.
— Да я сам. Слушай, когда тебе говорят.
«Аптекарь» огляделся и попробовал встать.
— Где мое пенсне?
Под его ногами что-то хрустнуло.
— Наверно, оно уже не годится… — Липст подобрал стекляшки.
— Ничего, Тилцен. Ничего.
— Гляди, заговорил, — вздохнула нянька. — Сухие, они всегда живучие. Их так скоро не свалишь. Юрик, крошка, ты что там делаешь? Цветочек сорвал! Ах ты, проказник…
Она отбежала. Остальные женщины восприняли это как сигнал отбоя и стали расходиться. Минут через десять «аптекарь» еще раз попытался встать. Липст взял его под мышки. Он не желал опираться, старался идти сам, но быстро выдохся, и тощее тело обмякло на руках Липста.
— Я сам, Тилцен. Ступай, ступай. Нечего тебе нянчиться со старой развалиной.
— Может, посидите немножко?
— Мне хорошо. Совсем хорошо. Я пойду.
Маленькое землистое лицо было неузнаваемо и напоминало расплавленную оловянную пуговицу: на подернутом окалиной верхнем слое угадывались прежние очертания, но это лишь расплывающийся отпечаток того, что навсегда исчезло.
«Что с ним произошло за эти несколько недель! — думал Липст. — Всего за несколько недель. Так быстро…»
Крускоп жил на четвертом этаже старого дома. Деревянная спиральная лестница была узкой, крутой, со стоптанными ступеньками. Даже с помощью Липста Крускоп еле-еле, с трудом взбирался наверх. В его груди опять шипело и клокотало. На каждом этаже приходилось подолгу отдыхать.
На верхней площадке было три двери. Крускоп позвонил в среднюю. Вышла сгорбленная старушка. Она сразу все поняла, испуганно всплеснула руками и тихонько ахнула:
— Боже ты мой! Так я и знала! Я всегда говорила — не расхаживай ты один, не дойдешь до дому!
— Помалкивай, и без тебя тошно, — проворчал «аптекарь».
— Видите, вот всегда он такой, — старушка изучала Липста слезящимися глазами. — Разве он когда послушает? Больной человек, а бегает с утра до вечера то за водой на нижний этаж, то за дровами…
— Полно болтать, слышишь, — проговорил Крускоп через силу.
— А чего тебе было одному в город тащиться?
— Надо было. Не надо — не пошел бы.
По темному коридору они прошли в комнату. «Аптекарь» присел на краешек кровати. Старушка, не переставая охать, сняла с него пиджак, разула, расстегнула сорочку.
Кроме кровати, в комнате еще шкаф, стол и несколько плюшевых стульев. Посредине стола старинный будильник. Этот громкий учетчик времени, по-видимому, был сердцем дома.
На стене две фотографии в самодельных деревянных рамках. Одна, уже изрядно пожелтевшая, запечатлела мастерскую с несколькими верстаками. На переднем плане — группа гордо улыбающихся мужчин. Усатый молодой человек с пышной волнистой шевелюрой смахивает на Крускопа. На уголке надпись тушью: «Велосипедный завод Эренгельда. 1922 год». Второй снимок совсем новый. Он мог быть сделан незадолго перед уходом Крускопа на пенсию. Старый мастер с серьезным выражением лица стоит посреди сборочного на фоне конвейера.