Изрешеченное снарядами здание рейхстага было в эти дни одним из самых популярных в городе. Каждый красноармеец знал, что на поджоге рейхстага Гитлер построил свое кровавое господство над Германией. Каждый красноармеец знал, что на судебном процессе по делу о поджоге рейхстага Георгий Димитров смело сорвал с фашистов маску демагогов и показал всему миру их подлинные разбойничьи образины. Каждый красноармеец хотел увидеть рейхстаг, побывать внутри этого здания. Его завоевывали в кровавом рукопашном бою, ступенька за ступенькой, камень за камнем. Оно было иссечено снарядами извне, выжжено пожарами изнутри, а могучие каменные плиты, из которых оно было сложено, еще держались, и массивное строение, как израненная, но устоявшая крепость, поднималось над руинами окрестных улиц.
Виктор вместе с товарищами поднялся по разбитой ручными гранатами и пулями и забрызганной кровью широкой каменной лестнице. На почерневших от пожаров каменных стенах, на колоннах красноармейцы высекли приветствия, пожелания, проклятия, лозунги и имена. Любовь и ненависть, страсть и тоска по родине, радость и боль — все, что в этот день победы, день конца страшной разбойничьей войны, могли чувствовать человеческие сердца, было высечено на этих камнях.
В тот день, когда бывший инспектор государственной тайной полиции в Гамбурге, впоследствии министериальдиректор гиммлеровского ведомства, Гейнц Отто Венер прибыл в Лугано, решилась судьба ганзейского города на Эльбе.
Люди, которым предстояло выбрать одно из двух решений — капитуляция или оборона, собрались в вилле имперского наместника на берегу Аусенальстера.
Курьеры сновали взад и вперед. Каждые полчаса сообщалось о положении на фронтах. И с каждым получасом фронт, поскольку вообще еще могла идти речь о фронте, приближался к Эльбе. Полки, дивизии сдавались, рассыпались, покидали фронт на собственный страх и риск или складывали оружие и ждали, пока их возьмут в плен.
Саперы заложили подрывные заряды под оба моста через Эльбу. Тем не менее по железнодорожному мосту в Гамбург еще шли поезда, и настолько переполненные, что даже на ступеньках, буферах и крышах вагонов стояли, сидели и лежали мужчины, женщины и дети. Население городов и деревень, охваченное паническим страхом перед наступающими неприятельскими войсками, бросало насиженные места и бежало без оглядки.
В обширном вестибюле нижнего этажа виллы имперского наместника нетерпеливо дожидались приема эсэсовские офицеры, офицеры вермахта, члены сената и муниципалитета, представители хозяйственных и коммерческих кругов. Был здесь и штурмбанфюрер СС Гуго Рохвиц, несколько часов назад приехавший с Восточного фронта и дожидавшийся приема у наместника. Черный мундир чуть не лопался на нем, жирная шея складками свисала на воротник. Он громко ораторствовал. Его круглое лицо пылало сухим жаром. Каждую улицу, каждый дом, каждый камень клялся он защищать и за последним камнем погибнуть с честью!
— Нет никакого сомнения, что будь перед нами только одна из великих держав сего мира, мы загнали бы ее на край света. Несчастье наше в том, что они, эти трусливые чудовища, объединились и все вместе напали на нас. Но мы жили и сражались всем на удивление. Погибнем же так, чтобы наши потомки с благоговением взирали на нас! — Он говорил, задыхаясь от ярости, срывающимся голосом и так воспламенился, в такой раж вошел, что лихорадочно горевшее лицо его даже вздулось. А лица слушателей выражали больше изумление героическим пылом этого толстяка, чем сочувствие его речам.
Доктор Баллаб и Стивен Меркенталь явились сюда как представители коммерческих кругов. Усевшись в отдаленном углу, они, в ожидании благоприятного момента для разговора с наместником, согласовывали свои предложения, которые собирались отстаивать в интересах крупной буржуазии. Доктор Баллаб подтолкнул локтем Меркенталя и глазами показал на Рохвица.
— Какой бес в него вселился? — ухмыляясь, зашептал он. — Трагическая роль ему совсем не к лицу.