Дважды уже пыталась Фрида Брентен повидать Папке; первый раз — в театре, второй — у него на квартире, но обе ее попытки не увенчались успехом. Не сдаваясь, она в воскресенье спозаранку снова помчалась к нему на квартиру. На этот раз ей повезло: она, можно сказать, в последнюю минуту захватила его: он собирался на прогулку со своей овчаркой.
Фриде был оказан холодный, грубый прием.
— Чего вы от меня хотите? Почему вы бегаете за мной? Вам нужны деньги?
— Нет, господин Папке. Прошу вас, не сердитесь. Я только хотела попросить у вас совета. Может, вы смогли бы помочь мне. Вы ведь знаете…
— Да, знаю, Карл — государственный преступник, он сидит за семью замками. Сына его разыскивает гестапо. И меня вы хотите тоже…
— Моего сына уже убили!
— Что? Убили? Кто убил? — Папке с ужасом посмотрел на нее, и Фриде Брентен показалось, что первый раз в жизни ужас его не был комедией. — Кто же его убил, господи боже мой?!
— Гестапо!
— Вы с ума сошли! — крикнул Папке. — Таких вещей нельзя говорить!
— Это истинная правда, господин Папке. И я спрашиваю вас, давнишнего друга моего мужа: разве можно допустить, чтобы и его доконали? Неужели вы не захотите помешать этому преступлению?
— Что вам взбрело в голову? Я знать не хочу всех этих дел! И с Карлом и его политическими бреднями не желаю иметь ничего общего.
— Значит, вы не хотите ему помочь?
— Как я могу ему помочь? Даже если бы и захотел? — Папке жестом отчаяния схватился за голову, и Фрида вновь увидела перед собой давно знакомого ей старого комедианта.
— Ведь вы опять в опере и знаете, конечно, многих влиятельных людей… Слово их кое-что значит. Похлопочите за Карла. Помогите ему.
— Нет! — взревел Папке, точно муки ада раздирали его на части. — Никогда!… Мы с ним чужие. Он стал орудием в руках преступных изменников родины. Он сам виноват, что докатился до тюрьмы!.. Пальцем о палец не ударю я ради него!
У Фриды Брентен дрожали губы. Она с трудом сдерживалась; ей хотелось плюнуть в лицо этому человеку. Попросту взять да плюнуть.
— Вы еще бо́льший мерзавец, чем я когда-либо думала!
Папке взмахнул рукой, лицо у него перекосилось, он заорал:
— Вон отсюда!.. Вон!
— Трус, жалкий трус! Тряпка!
Из кухни, шаркая, вышла толстая женщина. Она подошла к Фриде, взяла ее под руку и сказала:
— Вы совершенно правы, фрау Брентен. Но уходите! Уходите, он еще полицию позовет. С него станется!.
Вечером пришли Пауль и Эльфрида. Фрида Брентен обрадовалась им: она чувствовала себя глубоко одинокой и всеми покинутой. Когда зять ее обнял, она разрыдалась:
— Ты у меня теперь единственный сын, Пауль! Не покидай… никогда не покидай меня!
— Бабуленька, я тебя никогда не оставлю. Наоборот, мы еще теснее сдружимся.
— Они и Карла прикончат, вот увидите.
— Но, бабуся!.. Зачем же думать, что непременно случится самое худшее?.. На твоем месте я подал бы прошение о помиловании.
— Да, мама, — поддержала мужа Эльфрида. — Мы уже говорили об этом. Ты непременно должна подать прошение, иначе… иначе с отцом и в самом деле еще приключится беда.
— Я была у Папке.
— Ну и как? Он же теперь важная птица. Что он сказал? Обещал что-нибудь сделать?
— Он? — В голосе Фриды Брентен прозвучало безграничное презрение. — Он вышвырнул меня вон… Самым настоящим образом вышвырнул… Но я ему сказала все, что я о нем думаю, уж поверьте мне.
— Как он смел тебя вышвырнуть, мама? — возмутилась Эльфрида. — Он же очень хорошо знает, что…
— Он это сделал, — прервала ее мать. — Протянул руку, показал мне на дверь и заорал: «Вон отсюда!..» Если когда-нибудь повернется по-другому, я уж позабочусь, чтобы он получил по заслугам.
— Бабуленька, они все теперь боятся нацистов, — сказал Пауль.
— Это он-то боится? Да ведь он сам нацист! Он просто подлый субъект!
Эльфрида вскипятила на кухне кофе и принялась собирать на стол к ужину. Она принесла с собирать на стол к ужину. Она принесла с собой рыбные консервы и кусок сыра. Пауль остался с Фридой. Он сам не знал хорошенько, как ее утешить, что сказать. Никогда не разделял он политических взглядов тестя и шурина и никогда не понимал, как можно ради политики рисковать головой. Он считал их просто ненормальными. По его мнению, исторические события с железной неизбежностью следуют своим чередом, и люди здесь бессильны что-либо изменить. Гитлер, говорил он, явился как необходимое следствие всей той неурядицы, колебаний и полной растерянности, которые внесли люди, бывшие до него у власти. Конечно, это было катастрофой для его политических противников, но катастрофа ли это для всех, о чем неустанно твердили коммунисты, — еще не доказано. Во всяком случае, с приходом Гитлера к власти хуже не стало. А до него от месяца к месяцу становилось все труднее жить… Правда, Пауля потрясла трагическая судьба Вальтера. И то, что тесть, которому уже за пятьдесят, сидит в тюрьме, словно преступник, тоже ужасно!