— Все политика, Фрида. Не понимаешь разве? Слово лишнее скажешь или знакомство какое неосторожно сведешь — и Отто вылетит вон. Нацистам, конечно, известно, что он был раньше социал-демократом, и они следят за ним в оба.
Цецилия опять заговорила нормальным голосом:
— Вот он и сказал себе — лучше порвать все старые знакомства. Ведь никогда нельзя знать, в какие неприятности могут тебя втянуть прежние знакомые.
И, наклонившись к Фриде, она снова перешла на шепот:
— Ты же знаешь, что все наши старые знакомые тоже были социал-демократы. Если они теперь даже и отрекаются от своей партии, все же тот или другой, может быть, тайно… ну, как бы это сказать?.. ну да, тайно сохраняет прошлые связи. Бывает же такое, верно? То и дело приходится слышать. Достаточно вспомнить, что случилось с Матиасом Брентеном.
Фрида грустно улыбнулась. Она пришла в поисках сочувствия, но поняла, что, заговори она о гибели Вальтера и аресте Карла, и ей немедленно укажут на дверь, как опасному гостю.
В нарядной столовой они пили кофе, и Цецилия, гордая своей хорошенькой квартиркой, рассказывала, во сколько обошлось им все это обзаведение. Одна картина над инкрустированной горкой, лесной пейзаж с ревущими оленями, — «оригинальное произведение», уверяла Цецилия, — стоила двести сорок марок.
— Да что ты! — Фрида с удивлением рассматривала картину. Двести сорок марок истратить на одну картину — это уже самое настоящее мотовство, излишество, роскошь.
В каком-то уголке души Фрида чувствовала зависть к невестке, к ее уютно обставленному гнездышку, к ее жизни. Вот такая квартира и такая жизнь была когда-то ее заветной мечтой. Но что это Цецилия сказала такое о Матиасе, брате Карла?
— Цецилия, что с Матиасом Брентеном? Ты что-то сказала…
— Неужели не знаешь? — удивленно воскликнула невестка. — Новая власть отняла у него пенсию.
— Почему?
— Не могу тебе сказать. Никто не знает. Отто тоже говорит, что это совершенно непонятно. Но факт остается фактом — пенсию у него отняли… Это ужасно для стариков… А дочь их, та, что с больными легкими, ведь она так и не вышла замуж.
От Цецилии Фрида поспешила к своему деверю Матиасу. Она хотела узнать, что у них случилось. Хотела ободрить стариков и помочь им всем, чем можно.
Минна Брентен, открыв дверь и увидев невестку, отпрянула с разинутым от изумления ртом.
Фрида вошла и прямиком — в столовую.
Деверь ее сидел на диване и с недоумением взглянул на нее.
— Здравствуй, Матиас! — Она протянула ему руку.
Он все смотрел на нее, но на приветствие не ответил, а протянутой руки как будто и не видел.
«О господи, — подумала Фрида, — они, наверное, лишились рассудка. Конечно, оба не в своем уме». Ей стало жутко. Она оглянулась. В дверях стояла Минна и тоже молча смотрела на нее. Напротив сидел Матиас и не сводил с нее глаз. Как убежать отсюда? Поскорее бы только унести ноги… Ее так и подмывало уйти. Но нет! Нужно остаться. Она должна узнать, что случилось. Фрида Брентен преодолела охватившее ее чувство жути, села в кресло напротив Матиаса и решительно начала:
— Мне сказали, что с вами стряслась большая беда. И я сразу же бросилась к вам. Может… может, я могу вам чем-нибудь помочь?
В ответ они не обронили ни слова. Ни деверь, ни невестка. Они только неприязненно смотрели на нее остановившимися глазами.
— В нынешние времена… мы все, думаю, должны… должны поддерживать друг друга… Верно ведь, Матиас?
— Во всем виноват Карл, — произнес наконец Матиас.
— Карл? — изумленно воскликнула Фрида. — Карл? — повторила она уже с негодованием. — Как ты можешь сказать такое, Матиас? Карл, который сидит сейчас в концлагере и который никогда не делал тебе ничего дурного?.. Разве он не помог тебе, когда это было в его силах? В ту пору, вскоре после войны? Почему вы все нападаете на Карла теперь, когда он сам нуждается в помощи?
— Карл во всем виноват, — повторил Матиас.
Фрида кристально посмотрела на своего деверя. До чего он постарел! Лицо в морщинах, огромная лысина. Он уже не носил «моржовые» усы, теперь у него только темное пятнышко под носом, как у Гитлера.
Она повернулась и оглядела невестку, которая все еще стояла в дверях. «И она уже старуха, — думала Фрида. — Высохла, как мумия. Оба они похожи на мумий…» И ей опять стало страшно оставаться с ними наедине.
Она встала, шагнула к Матиасу и сказала, хотя сердце у нее колотилось от страха:
— Так в чем же, по-твоему, виноват Карл? Когда он вам нужен был, вы все приходили и говорили о нем только хорошее. Теперь, когда он в беде, вы говорите о нем только плохое. Это возмутительно! Стыдно должно быть вам! Карл в тысячу раз лучше всех вас, вместе взятых.