— Паспорт взял? — переведя дух после подъёма с кресла, спросил старик, изучая растянутые джинсы на Мишиных коленках.
— Взял.
— Завтра к десяти к нотариусу поедем дарственную составлять. Дом этот тебе останется. Квартиру папаша твой пропил. Есть хочешь?
— Ещё не проголодался, спасибо, — отказался Миша, стараясь, чтобы голос звучал веселее.
— Что? — переспросил строптивый старик, который всё-таки был туговат на одно ухо.
— Есть пока не хочу! — громко повторил Миша. — Спасибо!
— Не ори.
С того первого их телефонного разговора старик ни разу не просил, только и делал, что приказывал. В другой раз Миша возмутился бы, встал бы в позу, но встреча с этим человеком, чёртом из табакерки выпрыгнувшим, возникшим вдруг из небытия, так поражала и занимала, что Миша не артачился, не своевольничал и выполнял все требования.
Миша был воспитан любящей матерью. Любил разговоры ласковые, задушевные. За сутки, прошедшие со вчерашнего утра, он успел нафантазировать себе общение с приятелем своего родного деда, которого он никогда не видел. Разговор этот Миша представлял себе в ключе несколько идиллическом. Вот они сидят у камина или печки, старик рассказывает истории из жизни его деда, вспоминает об удивительных его подвигах, с гордостью за то, что был его другом, а напоследок благосклонно сообщает, что Миша, то есть Стёпа, похож на того Стёпу в молодости, ох как похож. В реальности же ничего подобного старик не проделывал. Он и двумя десятками слов с Мишей не обмолвился. Никаких задушевных историй рассказывать не собирался, и нежностей стариковских от него явно ждать не приходилось.
Вцепившись в Мишину руку, он вошёл с веранды в избу. Ступая медленно, подстроившись под его шажки, стараясь дышать скупо, Миша осмотрелся. Грязь повсюду накопилась необычайная. Как покрытый водорослями песок на дне морском колышется от колебаний воды, так пушистый ковёр пыли дрогнул от волны воздуха, поднятой распахнутой дверью. Пыль бархатилась повсюду. Мише показалось, что он угодил в жилище существа, обитающего глубоко под водой, куда никогда не спускался Кусто. Большой круглый стол был заставлен бесчисленными склянками, коробочками с лекарствами, которые вместе напоминали макет города, где главными часами был остановившийся будильник. Некоторые склянки были не такими пыльными, как другие, что говорило о том, что хозяин изредка употребляет их содержимое. Над столом висела бронзовая люстра без плафона. В двустворчатом книжном шкафу стояло несколько потрёпанных томиков с незнакомыми именами и названиями на корешках. Мише почему-то запомнилась книжка «Голубые сугробы». За стёклами буфета была кое-как расставлена случайная посуда: несколько бокалов, рюмок с золотыми каёмками, стопка тарелок, чашка. На стене висела большая чёрно-белая фотография, запечатлевшая молодого мужчину в гимнастёрке с петлицами на вороте, ремешком через правое плечо. Без погон, довоенная форма. Или первые годы ВОВ.
— Дед твой, — прокомментировал старик. Хотя смотрел в другую сторону и никак не мог знать, что Миша заметил фотографию.
Умение видеть затылком напугало Мишу. Что-то звериное было в этом.
Уж не увлекался ли его дедуля гомосексуализмом? Жил с каким-то мужиком, который теперь на его фотографию любуется и наследство его определяет. Мишу отвлёк неприличный и вместе с тем характерный звук, который у людей часто случается, но который не принято производить в обществе.
— Калоприёмник, — объяснил старик, и голос его показался Мише смущённым. — Рак прямой кишки. Четвёртая стадия.
Они доплелись до кухоньки. Стол был накрыт, точнее — облеплен старой, напитанной продуктовыми соками газетой. Из миски с нарезанными помидорами лениво поднялись осенние мухи. С голой загаженной лампочки свисала липкая, хрустящая, шевелящаяся от попавшихся мух лента. Пузатый холодильник «ЗИС» распирала плесень, буйно расползающаяся из его железного чрева. Нутро холодильника и хозяина безнадёжно загнило. Старик опустился на единственную табуретку и принялся за помидоры, отправляя их в рот дрожащей вилкой. Прооперированная кишка снова пукнула. На этот раз более смачно. Мишу едва не рвало.
— Чего встал, коли есть не хочешь, — буркнул пенсионер-доходяга, понимая, какое отвращение он вызывает у молодого человека.
Муха прохаживалась по бледной, в коричневых крупинках лысине.
— Там… — Старик едва заметно махнул рукой, указывая направление. — Там комната для тебя. Раньше в ней Вася жил. — И красная помидорная слюна длинным жгутом повисла на его губе.