Выбрать главу

Моя мать, как я заметила, оставила это без внимания, но отец как-то раз посетовал на то, что я, неблагодарная, не играю с моим чудесным подарком. Я сказала, что меня отвлёк заданный нам на каникулы «Моби Дик». Это был правдоподобный и даже до некоторой степени правдивый ответ, хотя книга и показалась мне чрезвычайно бессмысленной и ужасно жестокой.

— Я предупреждал, не нужно было покупать Ферму, — напомнил отец. — Слишком она ненормальная для игрушки.

— Все мы учимся только на своём опыте, — сказала мама.

— Ну, вот ещё, — ответил отец сердито.

Всё это, разумеется, происходило во время каникул. В ту пору я ходила в одну из маминых школ, где мне надлежало оставаться до поступления в танцевальное училище, относительно чего я была полна традиционной, но абсолютной решимости. Константин посещал школу с совместным обучением для одарённых детей, где, как предполагалось, должен был неизбежно получить стипендию для учёбы в университете — возможно, даже иностранном. Несмотря на наш возраст, мы, презрев опасность, отправлялись в школу (каждый своей дорогой) на стареньких велосипедах и появлялись дома в разные часы: моё путешествие длилось дольше.

Вернувшись однажды, я обнаружила, что наш обеденный стол завален какими-то на редкость скучными чертежами. Я ничего в них не поняла (они, казалось, даже не относились к той геометрии, которой я, к моему сожалению, была обучена), а при попытке их исследовать чертежи скручивались и били по пальцам. За пару недель до того мой отец, что случалось с ним нечасто, нашёл работу (в ночную смену и вдали от дома), куда и отбыл теперь на нашей машине. Чертежи, очевидно, принадлежали Константину, но самого его не было видно.

Я поднялась наверх и увидела, что дверь нашей главной гостевой открыта. Константин был внутри. Разумеется, ключ от комнаты всё это время оставался в замке. Нужно было только повернуть его.

— Привет, Лена, — сказал Константин своим будничным тоном. — Мы изучали аксонометрию и я решил спроектировать твой дом.

Чертёж, который он рисовал на листе плотной белой бумаги, был его домашним заданием.

— То-то все удивятся! Им ведь пришлось чертить настоящие дома.

Не следует думать, что я не любила Константина, хотя его невозмутимость и педантизм часто раздражали меня. Я не видела мой дом уже много недель, и теперь он показался мне неожиданно интересным. Случилась странная вещь (и не последний раз в моей жизни): на какое-то время я стала другим человеком — самоуверенным, практичным, простым. Возможно, свой вклад внесло яркое осеннее солнце, клонившееся к закату.

— Я помогу, — сказала я. — Объясни, что нужно делать.

— Вот морока, я не могу попасть внутрь и сделать замеры. Можно, конечно, и без них. Вообще, Дундук сказал, что замеры не нужны, только общее впечатление. Чтобы дать нам представление об аксонометрии. Но, ей-богу, с футами и дюймами было бы проще.

Судя по вороху белой бумаги, исчерченной за короткое время (а оно могло быть только коротким), Константин отлично справлялся, однако он был не из тех, кто останавливается на полпути к совершенству.

— Скажи, что нужно делать, — предложила я, — и я сделаю.

— Спасибо, — ответил он, затачивая карандаш специальным инструментом, — но это работа для одного человека. По сути. Я потом покажу, как это делается, и ты начертишь другое здание, если захочешь.

Ещё некоторое время я осматривала и ощупывала мой дом, пока Константин не дал ясно понять, что я ему мешаю. Я вышла, переобулась и поставила чайник в ожидании маминого прихода и нашего вечернего чаепития.

Когда Константин спустился к нам (мама звала его трижды, но это было в порядке вещей), он сказал:

— Знаешь, сеструля, тут какая-то отмочка.

— Не употребляй жаргон, — сказала мама, — и не называй так свою сестру.

Он ответил, как отвечал всегда, когда она его отчитывала:

— Прости, мама.

Затем он сунул мне в руки чертёж.

— Смотри, здесь кое-чего не хватает. Видишь? — он указывал куда-то огрызком изумрудного карандаша со следами зубов.

Конечно же, я не увидела. Я ничегошеньки в этом не понимала.

— После чая, — сказала мама. Она вкладывала в такие знакомые слова не материнскую, но императорскую твёрдость.