Сегодня, когда я вспоминаю почерк человека, умолявшего меня писать, я вижу росчерки пера того, кто почти никогда не мечтает о лугах.
Я думаю о Гуннаре Т. Гуннарсене, учёном, изучающем прерии. Я думаю о суровом шведе, который каждую ночь прижимался своей холодной кожей к моему разгорячённому и нервному редактору. Он уверен, что его жена все эти годы скрывала какую-то тайну Трансдунайского края, где она родилась. Он пересчитал стебли травы и цветущие кусты в прериях мечты Анны Кристали Гуннарсен, но подозревает, что его жена когда-то прогуливалась со мной между Сио и Сарвизом, и хочет знать, какими тайнами Анна Кристали делится со мной, но не хочет делиться со своим мужем-шведом.
И вот учёный, изучающий прерии, подписался именем своей жены под письмом с просьбой прислать ей несколько страниц из Великого Алфолда. Он выдаёт себя за моего редактора и переводчика, чтобы я написал ему о ручье, журчащем среди камней, о стрекозах, парящих над камышами, о грозовых тучах, сгущающихся за тополями, о молодой женщине рядом со мной в траве... Но если я напишу об этом, мне больше не придёт писем из Америки. Гуннар Т. Гуннарсен подпишет моё имя на письме к Анне Кристали Гуннарсен. В письме мой редактор сообщит, что я умер и похоронен в том же районе, где родился; что я лежу под травой на Великом Алфолде и под плывущими облаками.
Теперь, написав это, я понимаю, что муж Энн Кристали всегда желал мне смерти. Я вижу, как он сидит среди волчьих ягод в прериях снов Энн Кристали и ненавидит меня, потому что я вижу его, а он меня не видит.
Мой редактор спокойно прочтет письмо, но после этого весь день будет сидеть за столом и писать объявление для публикации на последних страницах журнала Hinterland среди рецензий на книги о детстве, проведенном в сотнях миль от морских побережий, объявлений о проведении отпуска в домах с сотнями окон, выходящих на равнинную местность, запросов на спутников для экспедиций в дальние уголки Америки, запросов на друзей по переписке только женского пола из отдаленных районов, предпочтительно с равнин или с пологих холмов, определенно без гор или морских побережий...
Я потратил целый день на написание объявления, которое Энн Кристал Гуннарсен разместит в конце своего издания.
Я попытался вставить что-то от себя в приведенный ниже отрывок.
НЕКРОЛОГ
Некоторое время назад в своем родовом поместье в графстве Сольнок на Большом Алфолде тихо скончался джентльмен, который на протяжении всей своей жизни, проводившей почти исключительно в уединении своей родовой библиотеки или в одиноких прогулках по обширному парку и землям, разбитым его дедом, хранил тайну настолько обременительную, что ни один писатель не осмелился бы доверить ее сердцу ни одного из своих персонажей из страха быть осмеянным.
Этот господин питал особый интерес к литературе и флоре других народов. Его слуги с восхищением отзываются о том, как он подолгу стоял перед полками своей библиотеки или среди множества экзотических цветов. Его любовь к книгам легко можно понять как мысленные блуждания человека, заточённого по личным причинам за стенами своего поместного парка. Что касается его занятий ботаникой, то господин часто утверждал, что любит свои растения за то, что он называл их постоянством.
Небо, пейзажи, даже знакомые фронтоны и башни, которые мы видим мельком. в конце каждого путешествия домой, и не в последнюю очередь особенности и жесты наших близких – все это так меняется или изменяется со временем, что никто из нас не может сказать, каков истинный облик человека или вещи что он любит. И неизменно каждый год, на каком-нибудь скромном кустике или кустике на которые мы впервые взглянули, как робкие или одинокие дети, лепестки распускаются точный оттенок и форма, того же самого количества и в точных точках вокруг цветочного ободка, как в старые времена, и мы признаем, что что-то по крайней мере все, что мы любили, сохранило нам веру.
Эти высказывания известного иностранного писателя, чьи переводы, несомненно, украшали полки библиотеки этого джентльмена, вполне могли быть написаны самим джентльменом, чтобы объяснить его частые отступления в глубины сада. Зачем он так стремился создать перед своими глазами образ своей прежней жизни, мы, пожалуй, не решимся спросить. Но кое-что о его душевном состоянии в те многочисленные вечера, что он проводил среди тихих аллей, мы можем предположить по рассказу очевидца. Это была молодая женщина, работница фермы и представительница семьи, которая позже перебралась в Америку. Даже в момент смерти джентльмена женщина смогла живо описать зрелище, которое предстало её глазам много лет назад. Её собственными, без прикрас, словами: