— Понравилось копье? — улыбнулся он Альнери. — Давай я отнесу в алтарь.
— А тебе можно туда заходить? Я думала, только жрецам.
Венария с неожиданной решительностью последовала за Кводоном и прикрыла за собой дверь.
Но поскольку дверь была решетчатая, отъединение получилось так себе.
— Я не стану его бросать, — сказала Венария прерывающимся голосом.
Значит, Венария против объявления войны? Интересно.
Чем больше Альнери старалась не прислушиваться, тем почему-то было яснее слышно. Она попыталась отойти подальше, якобы чтобы рассмотреть купола изнутри, но жрецы со своей беготней оттеснили ее назад.
— И не надо, — разрешил Кводон. — Все равно все откладывается.
— Я имею в виду этот раунд вообще. Я считаю, мы должны воздержаться. Пусть ахарцы сами разбираются. Я не брошу.
— Да не бросай, не бросай, я заставляю что ли? Найдем еще кого-нибудь. Или я сам это сделаю.
— Не имеешь права! — пылко воскликнула жрица.
— Ну кто-то же должен.
Повисло раздраженное молчание.
— Слушай, мне жаль, но решение о броске копья принимаешь не ты.
— Это постыдно, Кводон. Поджог скважин — ответ на ваш налет в мирное время. Обе стороны хороши, признай это.
— От моих признаний ахарцам станет легче? Мы испокон веков с риотами воевали и всегда будем. Я понимаю, тебе хочется, чтобы все взялись за руки и начали водить примирительные хороводы вокруг тебя, но вряд ли это случится при нашей жизни. И не я захватил чужие земли.
— Ты бомбил чужие земли.
— Только стратегические объекты. Это незначительный эпизод, через полгода все забудут об этом.
— Эпизод! — вскрикнула Венария.
— Именно, — устало ответил Кводон. — Эпизод из жизни наших врагов, людей, которые ненавидят нас, не держат данного слова и уничтожат нас, если мы дадим слабину хотя бы на день.
— Не надо мне впаривать эту лапшу. Ты сам разжигаешь ненависть и у них, и у нас.
— Ненависть объединяет. Не моя вина в том, что люди так устроены.
— Кводон, война это прошлый век. Она была выгодна в прошлом, но сейчас все иначе! Мы тесно взаимосвязаны. Нам нужен военный союз в масштабах полушария.
— Мне нужна другая жрица в масштабах полушария.
Венария промолчала. Насколько могла понять Альнери, молчание было сердитым.
— Достаточно того, что ты настраиваешь людей против меня. Я закрываю на это глаза и выгораживаю тебя перед Ящером, хотя, поверь, порой это нелегко. Будь благодарной хотя бы за это. А сегодня весь вечер сможешь пропагандировать гостям мир во всем мире, идет? Или хочешь — поезжай домой, отдохнешь подальше ото всех.
— Да нет, я останусь... Кстати! А жена, твоя жена? Для тебя нормально, что она будет пушечным мясом?
— Альнери никогда не будет пушечным мясом.
— Ты так уверен?
— Венария, ты ведь жрица богини войны. Стыдно не знать, что генмоды стоят слишком дорого, чтобы ими разбрасываться. Она служит в элитных войсках, где смертность минимальна. Как я, как мои братья.
— Минимальна — но все же случается.
— Я уже понял, что ты хочешь, чтобы моя жена умерла и я осознал, как был неправ, заплакал, стал миролюбом и подарил шаху наши биотехнологии. Но это так не работает.
***
Обряд был долгим и утомительным. Все молитвы и песнопения слилась в сознании Альнери в одну бесконечную заунывную дребедень. Под конец ей казалось, что жрецы могут без труда прочесть в ее глазах «Сколько уже можно!»
Наконец жрец защелкнул каждому из них на запястьях одинаковые широкие браслеты с изображением солнечных дисков, а блондин с черными глазами выпустил змей на песчаную площадку, чтобы гадать по их следам.
Одна из них обвилась вокруг его руки и замерла, подрагивая кончиком хвоста. Жрец с волосами в косичках вглядывался в следы остальных змей на песке.
Прорицатель согнул руку, и змея оказалась у его уха, будто он прислушивался к ней. Своими страшными глазами он следил за движениями других, лениво извивающихся у его ног.
Затем говорящий со змеями повернулся к Кводону.
— Ты будешь жить долго. Ты будешь внушать ужас своим врагам до самого конца.
Голос у него был на редкость обычный для человека, который большую часть жизни молчал. Каждый раз, когда он моргал, это казалось исполненным значения из-за контраста бледных век и черных глаз. Альнери знала, что такие линзы у каждого третьего музыканта в столице, но обстановка в храме заставляла ее замирать, словно через этот взгляд до ее сердца добиралась предвечная темнота.
«А я?» — произнесла она без звука, одними губами. Ей казалось неприличным нарушать священную тишину.
Жрец слегка поклонился ей. То же сделал пожилой жрец с косичками.