Жрецы были безоружны, а повстанцы — с автоматами. Никому это не нравилось, но таковы были их условия. Правительство обещало им полную безопасность во время переговоров. До сих пор они ею не злоупотребляли, но смотреть на три фигуры — черную, белую и пурпурную — без затаенного страха было сложно.
От Братства Семи выступал их лидер — зловещего вида бугай, чьи руки бугрились татуированными выпуклыми мышцами. Рядом с ним плелся тощий паренек с тонким умным лицом, в очках и с вьющимися волосами.
Альнери ощутила приступ какого-то извращенного любопытства. В смысле общественного осуждения открытые антимонархисты находились где-то между верующими в инопланетян и любителями уринотерапии.
Пурпурный жрец что-то говорил, плавно жестикулируя. Всеобщее внимание было приковано к нему, но Альнери не могла перестать разглядывать Саландею. Она интриговала ее со дня свадьбы.
В то время как все следили за беседой жреца и бугая, Саландея не отрывала взгляда от тощего в очках. Тот нервничал, переминался и явно хотел куда-нибудь исчезнуть.
— Кто очкарик? — спросила Альнери Длинного.
— Правая рука главного со времени основания, — ответил тот.
— Ты видишь по губам, о чем они беседуют?
— Жрец просит их отпустить хотя бы детей... Бугай говорит: им никто не будет указывать, как воспитывать собственных детей... Что лучше бы они прислали еды... Жрец говорит, это не в его полномочиях...
— Стремно, когда взрослые втягивают несовершеннолетних в свои игры, — вздохнула Альнери.
Внезапно бугай вскинул автомат и короткой очередью полоснул пурпурного. Затем резко развернулся и побежал к ферме.
Альнери вздрогнула, чуть не выронив бинокль.
— Пиздец, — флегматично прокомментировал Длинный.
Ее так и тянуло рассматривать упавшего жреца, но Альнери заставила себя не переключаться с молчаливого диалога тощего и Саландеи.
Пока говорящий со змеями паниковал и причитал, склонившись над умирающим, очкарик почесал мочку уха и пошел за своим лидером. Этот момент показался Альнери каким-то неестественным.
Саландея тоже ушла, едва оглянувшись на своих коллег. Ее темная фигура рассекала поток военных медиков, бегущих навстречу.
— Так очкарик наш, — изумленно сказала Альнери. — Охренеть! Правая рука, говоришь?
Бедолага бугай даже не подозревал, что с самого начала с ним рядом не единомышленник, а государственный агент.
— Почему наш?
— Он только что подал ей знак.
Альнери рассказала о странном жесте тощего.
— А нам почему они не сказали? Жрецы знают, а мы нет?
— Скажешь тоже... Где мы, а где жрецы.
— Так он повредил механизм бомбы, — догадалась Альнери.
«Где генмоды?» — рявкнул в наушнике голос старшего рейнджера.
— Наблюдаем, — ответил Длинный.
«Вам тут что, весенний кинофестиваль? Пиздуйте уже сюда, долбоебы! Наблюдатели, блядь.»
***
Ночь была сырой и ветреной. Где-то внутри фермы спали повстанцы — конечно, на полу, подальше от окон и внешних стен. Все, кроме часовых.
Тем временем над фермой потихоньку стягивались вертолеты. «Братья» всегда регировали на них нервно. Вертолетами их было очень легко отвлечь.
А над ними, высоко-высоко в небе, кружил патрульный самолет. Он тщательно сканировал окрестности фермы инфракрасным излучением, готовый предупредить ударную группу о любой угрозе.
Десяток БМП потихоньку окружал Гнездо. На одной из них, цепко держась за люк и боковые скобы, притаились генмоды — Альнери и Длинный.
Они подбирались к ферме сзади, в то время как основные силы рейнджеров находились со стороны фасада здания. Как и вертолеты, те должны были отвлечь повстанцев и перетянуть возможный огонь на себя. Этот момент тоже вызывал неудовольствие рейнджеров — почему они должны прикрывать генмодов, с их легендарной неуязвимостью?
Неприятный ответ состоял в том, что генмоды стоили намного дороже и терять их государство не желало категорически. А умирали от пуль они как обычные смертные, несмотря на все сверхспособности.
Губы Длинного шевелились — он говорил с пилотами самолета. Но слов Альнери не слышала. Их заглушали рычание двигателя и ритмичный лязг гусениц.
Чем ближе БМП подбирались к ферме, тем сильнее становился неприятный мандраж. Газ, фанатики, напичканные оружием, и то ли испорченное, то ли нет взрывное устройство... Есть от чего напрячься. Хотя была у мандража и полезная сторона: он заставлял воспринимать мир с кристально острой ясностью.