Среди лиц сразу выделялись иностранцы. Альнери не могла бы сказать, что в них такого заграничного, но все-таки их видно было сразу. Еще она знала, что в толпе растворились агенты службы безопасности — но не смогла их определить, как ни старалась.
Она обвела глазами ажурные башенки, окружающие площадь. На каждой из них она заметила снайперов. Альнери улыбнулась краешками губ: она нашла островок привычного в новом, напрягающем ее мире. Приглядываясь, она проследила направление биноклей, прикинула, под каким углом они могли бы стрелять. Выходило, что часть перекрывала сектор, где будут находиться они с Кводоном, другие — середину площади и дальние ряды.
Это одновременно успокаивало и волновало, будило неуместную тоску по оставленной пустыне. Хотелось быть так же, как ребята на башенках: бдить, контролировать, выполнять свой долг. Она почти ощущала себя на их месте, чувствовала приятную тяжесть разгрузки, рацию на боку и гарнитуру на шее.
«Прекращай», — скомандовала она себе. — «Еще успеем, какие наши годы.»
Мрачное предупреждение Ящера насчет невозможности для нее заданий она не принимала всерьез. Ее окрыляло союзничество Кводона, и Ящер казался нестрашным.
— Мечтаем? — услышала она голос Кводона за своим плечом.
Альнери хотела пожаловаться на прессу, но передумала. «Если он скажет, что это ерунда, мне станет грустно, — подумала она, наслаждаясь ощущением его присутствия. — А он мог бы так сказать. Или нет? Я не знаю. Я ведь вообще его не очень знаю, на самом-то деле.»
Впервые честно додумав эту мысль до конца, Альнери испугалась. Там, в пустыне, все обострялось ощущением опасности, войны, экзотики. Сбывшиеся мечты, ветер приключений (и обида на Квинтора, если быть до конца честной) — все это заставляло ее желать Кводона в тысячу раз сильнее.
В мирной же обстановке... Толпы незнакомых людей, жрецы, охрана, этот мерзкий Ящер...
«Раньше надо было думать», — пакостно и едко пропищал внутренний голос.
— Они тебя утомили? — спросил Кводон, словно подслушав ее мысли.
— Да, — призналась Альнери. — Я как-то не подумала, что они тоже, ммм... Как бы идут в комплекте.
Кводон улыбнулся уголками губ.
— Я тоже пока не привык, что у меня есть жена. И одновременно мне кажется, что ты всегда была рядом...
Альнери возликовала. Подумаешь, Ящер! Подумаешь, не знают друг друга... Ведь впереди вся жизнь, чтобы узнать.
Кводон поцеловал ее, и она потеряла ощущение времени. Исходящей от него силой, казалось, можно было дышать, греться ею, как горячими лучами солнц.
— А мне что делать? — спросила она, когда он отстранился. — Пока ты будешь читать речь?
— Ничего. Будешь стоять рядом, красивая.
— Надеюсь, это не девиз нашего правления.
— А что бы ты хотела? — терпеливо спросил он.
Альнери только отмахнулась. Она уже поняла за эти дни, что ее желания не имеют в этом змеином котле никакого значения.
Текст речи она прочла заранее. В словах этих не было никакой особой силы. На бумаге они выглядели скучно и претенциозно. Альнери было интересно, как он оживит их интонациями.
Когда Кводон говорил, невозможно было заскучать: он умело повышал и понижал громкость, чередовал и дозировал напор со спокойной убежденностью так, что слушатели впадали в некое подобие гипноза. Слова он всегда дополнял выразительной мимикой (для Альнери стало открытием, что в жизни его лицо чаще оставалось бесстрастным).
Наконец, никто не умел столь виртуозно использовать паузы: в его речах они казались не пробелом, а очередным смыслом или оттенком смысла.
Кводон начал говорить неспешно. Убедившись, что завладел вниманием и создал настрой, он стал увеличивать накал, плавно и постепенно. Он знал: если нарастание будет слишком быстрым, то люди, перегорев, устанут и вторую часть будут просто топтаться, ожидая конца.
Конечно, потерпят, никуда не денутся, но в том и была суть его ораторствований: такие мероприятия не должны быть обязаловкой. Нужно, чтобы они воодушевляли, а закончиться все должно с ощущением, что хотелось бы еще немного.
Альнери стояла рядом и ощущала себя все более странно. Его голос, усиленный динамиками, заставлял ее покрываться мурашками. Она уже не могла разобрать, от любви ли это или от волнения, но ее сердце замирало и билось неровно.