— Я сделаю рекламный проспект. И хочу, чтобы начинал этот проспект твой портрет, молодой художницы, написанный самой художницей. Яркий, сильный, сразу заявляющий, кто ты и что ты!
— Ну, хорошо, если так нужно, то я сделаю… Я уже начинаю чувствовать этот портрет.
— Отлично! Я зайду завтра…
— Завтра? Да вы что? Это слишком сложно. Хотя бы несколько дней.
— Хорошо. Я даю три дня!
— Постараюсь…
— Не "постараюсь", а "сделаю". Надо учиться работать быстро!
— Хорошо. Сделаю, — ответила, улыбнувшись, Света.
И тогда Алла заговорила о самом интересном:
— Света, я тут видела у тебя портрет моего сына… Скажи мне, пожалуйста, а почему вы с ним расстались?
— Да потому что мы никогда и не сходились по-настоящему. Мы в большей степени были друзьями.
— Света, ну кого ты хочешь обмануть?
— Ну… да, между нами было что-то. Но мы поняли, что это ошибка, что мы перепутали чувства, подменили дружбу любовью, понимаете?! Иногда так бывает…
— А может, это не ошибка?! Мне кажется, ты подходишь моему сыну больше, чем Кармелита…
— Да что вы, я вас очень прошу… Не разрушайте счастье Кармелиты и Максима! Они такдолго шли к этому, они его заслуживают. Они мои лучшие друзья, и я никогда не встану между ними…
— Ну хорошо, я все поняла… Портрет — через три дня.
Тамара вернулась в дом Форса возбужденная, как кошка по весне.
— До сих пор не верится, что я это сделала!
— То ли еще будет, Тамарочка! Самое интересное впереди!
— Вот-вот. Наверно, я немножко маньячка. Только подумаю, представлю, как все завертится, просто кровь начинает бурлить в жилах!
— Ты меня пугаешь! — усмехнулся Форс.
— Пугает неизвестность, Ленечка! А я отчетливо себе представляю, что будет! Зарецкий или Орлов садится в машину, набирает скорость и — бэмц!
— Точно — вдребезги! А там или тяжелейшая травма, или тишина.
— Какая тишина?!
— Кладбищенская, — рассмеялся Форс.
После этого Тамара немного успокоилась. Оказалось, что она все же не такая маньячка, как думала.
Да и Форс наверняка был бы меньшим маньяком, если бы знал, для кого он организовал и подстроил ловушку…
Елки-палки, наверно, что-то есть в таком рыночном, капиталистическом подходе к искусству. Сказано — три дня на автопортрет. И в тебе включается какая-то внутренняя сила, творческие часы, которые очень жестко следят за этим временем и очень громко зовут вдохновение. А потом еще крепко удерживают его, чтобы не убежало…
Света так заработалась, что уже и забыла о том, что нужно сходить домой, забрать диктофон из тайника. Правильней было бы сказать, что она не только забыла, она еще и очень хотела об этом забыть. Потому что очень трудно, противно шпионить за отцом. И еще потому, что боязно в результате этого шпионажа получить окончательное подтверждение самых страшных предположений о его второй, криминальной ипостаси.
Повезло, отца дома не было. Быстро, пока он не вернулся, Света забрала диктофон. Хотела заставить себя спокойно дойти до своего нового дома — до спальни в астаховском жилище. Но любопытство и страх так измучили ее, что больше не было сил терпеть. И тогда Света забежала в какой-то закоулок, отмотала пленку назад, к самому началу, и стала вслушиваться.
Сначала просто какие-то непонятные звуки. Кто мог бы подумать, что наша жизнь, если лишить ее видеокартинки, звучит именно так.
Потом появились какие-то совсем далекие голоса. Похоже, разговаривали в другой комнате, и хоть диктофон очень качественный, "дальнобойный", ничего разобрать невозможно.
Света про себя начала молить бога, чтобы и дальше ничего слышно не было.
Но так не получилось. Через несколько минут, наполненных звяканьем посуды, послышался голос отца:
— Тамара, вот шампанское, фрукты, сыр, шоколад, конфеты. И мой любимый столик. Знаете, Светка, когда была маленькая, использовала его как тайник. А я делал вид, что не знаю этого. Она страшно гордилась собой.
Господи, как же стыдно, — пронеслось в мозгу в одну секунду.
Оказывается, он всегда знал об этом. Знал и молчал. Не хотел, чтобы дочка почувствовала, что ее тайны раскрыты. Милый, хороший папа, прости меня, негодную, что подслушиваю тебя…
Вот — голос Тамары:
— Леонид, давайте не будем заниматься благостными отцовскими воспоминаниями! Естьдела посерьезней!
— Успокойтесь, Томочка! Скрип дивана. И снова Тамара:
— Послушайте, как я могу успокоиться! Вы убили женщину!
Громкий звук выстрела. Что бы это могло быть?..
— Да-да, конечно, — сказал отец. — Вот этим самым шампанским и убил.