— Николай Андреевич, вы только не обижайтесь, пожалуйста, но своим отцом я всегда буду считать того, кто вырастил меня.
— Да, конечно, я вовсе и не требую, чтобы ты меня так называла.
Наверное, должно пройти время, чтобы мы как-то привыкли друг к другу. Мне ведь тоже надо привыкнуть к тому, что ты — моя дочь. Просто я хочу, чтобы мы с тобой получше узнали друг друга… Ты очень похожа на свою маму, Кармелита…
— Вы мне о ней расскажете?
— Обязательно расскажу!
И Кармелита осталась у Астахова, предупредив Максима, чтобы он не волновался.
А Максим зашел в гостиницу закрыть свой долгий-долгий счет и как следует попрощаться со всеми горничными, коридорными и администраторами, ставшими за эти годы для него родными людьми.
Уходя, столкнулся с Палычем. Тот сам его задержал.
— Знаешь, Максим, по поводу этой заправки. Я тут подумал — чего до завтра тянуть…
— Ты согласен?
— Староват я уже, Максим. Да и не по мне это все. Спасибо тебе, конечно, большое за предложение, но я отказываюсь.
— Не понимаю. Я не понимаю, как ты можешь от этого отказываться! — Максим предпринял последнюю отчаянную попытку уговорить старого верного друга. — Тебе, наверно, страшно вот так сразу стать управляющим? Так я тебе все объясню, это совсем не так сложно, как кажется, — я всю эту кухню знаю.
А в бухгалтерию тебе вообще лезть не надо будет — там Олеся.
— Ну не мое это, Максим, не мое! Вот, скажем, в котельной, здесь я — сам себе начальник, сам подчиненный.
— А по-моему, это просто глупо — отказываться от такого предложения!
— Наверное, глупо. Но я вольный человек, таким и остаться хочу…
Уезжаю я, Максим!
— Куда?
— Не знаю.
— Палыч, ты же столько прожил в этом городе, неужели тебя тут ничего не держит?
— Держит. Рубина. Это просто наваждение какое-то, понимаешь? А избавиться от этого один способ — уехать…
— Прости, что заставил тебя вспомнить.
— Нет-нет, Максим, что ты! Я всегда о ней помню. Всегда…
— Палыч, ну ты хоть попрощаться к нам придешь?
— Приду. Обязательно приду!
Максим пошел домой. А Палыч вернулся в свою котельную. На душе стало совсем уж грустно и одиноко. Он повалился на кушетку, чего раньше без особых причин старался никогда днем не делать, и закрыл глаза.
Вспоминалась Рубина. Рубина сорок лет назад. Рубина — какой она была совсем недавно. Вот она впервые пришла к нему в эту котельную… А вот она — в театре, на цыганском спектакле.
Палыч открыл глаза и даже отогнал наваждение рукой. Видение Рубины исчезло. Но вдруг ему показалось, что он слышит ее голос:
— Паша! Паша! Помоги!
Палыч поднялся с кровати, помотал головой и даже ущипнул себя. Но голос Рубины звучал, хотя и слабо, но совершенно отчетливо, как будто бы она сама стояла рядом:
— Паша! Помоги, Паша!
И Палыч не выдержал. Несмотря на годы, он пулей выскочил из котельной и побежал к Рубине. Куда? — Куда же еще было к ней бежать, как не на кладбище.
Кармелита и Максим вернулись домой почти одновременно.
— Кармелита, я еще раз хочу тебе сказать: прости, если я тебя чем-то обидел…
— Ну что ты! Это Ты меня прости. Ты меня ничем не обидел, дело вообще не в тебе.
— А что ты делала у Астахова?
— Я у Светки была, мне нужно было с ней поговорить.
— О чем?.. Кармелита, ну я же вижу, что тебя что-то мучает! В чем дело, что случилось? Ты расскажи мне, а?
— Не могу. Максим, ну не могу, не спрашивай меня, пожалуйста!
— Но почему?
— Поверь, я сейчас не могу тебе ничего рассказать.
Кармелита опять была на грани истерики, и Максим, почувствовав это, обнял ее крепко и вместе с тем очень нежно.
— Ну, хорошо, хорошо. Ты только знай: я люблю тебя! Очень сильно люблю!
Зазвонил телефон. Кармелита вздрогнула — слишком многое пугало ее теперь. И все же взяла трубку.
— Кармелита! Доченька, это я, — послышался в телефоне голос Баро.
— Алло, папа, это ты?! Папка, я так рада, что ты позвонил! Я так по тебе соскучилась!
— Я тоже, Кармелита.
— Пап, мне так тебя не хватает, ужасно!
— Зато теперь ты можешь делать все, что захочешь. И твой папа не ругает тебя и не ворчит каждый раз…
— Лучше бы ты ворчал. Знаешь, как я соскучилась по твоему ворчанию!
Может быть, вы с Земфи-рой вернетесь? Возвращайтесь, а?!
— Нет, доченька, мы с тобой еще только в самом начале нашего пути. Нам теперь надо привыкнуть к тому, что мы не вместе. Ты ведь всегда хотела самостоятельности.
— Глупая была, вот и хотела… Может, ты все-таки вернешься?