Сказано это было настолько иезуитски, по-адвокатски, что Света не сдержалась, тяжелым камнем бросила слова:
— Хватит, не нужно! Совершил преступление — отвечай за него…
Усмехнулся Форс. Жизнь приучила его всегда в любой ситуации быть готовым к любой реакции собеседника.
— Ну, Светочка! Что ты говоришь. Вообще-то, как дочь юриста, ты должна знать, что существует такое замечательное понятие, как презумпция невиновности. Человека можно назвать преступником только после решения суда.
— Папа, я сюда пришла не юридические тонкости обсуждать!
— А зачем? Зачем ты пришла? Чтобы обвинить родного отца?! Милая, не волнуйся. Обвинителей и без тебя хватает.
— Я пришла сказать, что у нас с Антоном все кончено.
— Большая новость!.. Я думал, действительно что-то интересное расскажешь…
— Нет, ты не понял. Все кончено, навсегда! Не надо, пожалуйста, ко мне его подсылать, не надо пытаться нас помирить, не надо!
— Девочка моя, успокойся, я же хотел как лучше. Просто пытался тебе помочь. Трудно одной растить ребенка…
— Хочешь мне помочь, сделай так, пожалуйста, чтоб я его больше вообще никогда не видела!
Форс тяжело вздохнул: "Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом!" Особенно, когда дочь не только взрослая, но и беременная. Тут-то самому в тюрьме не сладко. И дочка, вместо того, чтоб поддержать, наезжает, не хуже прокурора. А все одно, нужно и самому держаться, и ее морально поддерживать.
— Доченька, мне кажется, ты зря так настроена против Антона.
— Я уже все решила, папа.
— А по-моему, ты… Ты слишком торопишь события. Подумай, ведь Антон неплохой парень. И, к тому же, богатый наследник…
— Да успокойся, был, был твой Антон богатым наследником. Все, выгнал его Астахов.
— Милая, как известно, блудные дети самые любимые. Как выгнал его Астахов, так и обратно примет.
— Да мне все равно, пожалуйста, пусть принимает, кого хочет! Только я этого человека простить уже не смогу. И так больно… Если бы не ребеночек, не маленький, жизнь сейчас вообще бы стала совершенно пустой…
— Света, ты еще так молода. И не все понимаешь. Антон — отец твоего будущего ребенка!
— Да что ты мне одно и то же повторяешь! Я уже не могу это слышать.
Понимаешь?! Не могу. Да, влипла я в эту историю, вляпалась. Но не люблю я его. Понимаешь это? Не люблю! По слогам повторить, по буквам? Как тебе еще сказать, чтобы ты понял?
— Как хочешь, главное — не нервничай. Тебе сейчас нельзя. Ты даже не о себе, ты о ребенке подумай! Ему нужны мама и папа. Зачала его, оставила — теперь имей смелость отвечать за это. Женщина, так просто лишающая ребенка счастья, — самая большая в мире грешница!
— Па-па, не тебе рассказывать мне о грехах. Сам-то здесь не за дела праведные оказался. Все, хватит, я это обсуждать больше не намерена!
Света встала, чтобы уйти. Но тут надзиратель сам открыл замок, в комнату вошел дежурный.
— Форс! С вещами к следователю!
— С какими вещами?
— А с любыми. Давай, быстрее к следователю! И без глупых вопросов.
Света вопросительно посмотрела на отца.
— Дочка, ты на машине? — Да.
— Тогда. Тогда… Только, пожалуйста, не уезжай, подожди меня в коридоре. Может быть, тебе больше и не придется ко мне приходить.
Форс вышел.
Света осталась в глубокой задумчивости. Что же там с отцом? Неужели и вправду выпустят?..
У Рубининой кровати собрался целый семейно-влюбленно-врачебный совет: Земфира, Палыч, ну и доктор. Все ждали с нетерпением, когда же она очнется, по-настоящему, когда узнает своих близких. Одним словом, когда произойдет это чудо — возвращение человека с того света на этот.
— Где я? — было первое, что сказала цыганка.
Наверно, тот же вопрос задавали бы и новорожденные. Если бы, конечно, умели говорить сразу же после рождения.
И Палыч, и Земфира смешались, не зная, что сказать. Но врач за свою долгую практику много чего насмотрелся. Потому и ответил спокойно, как будто речь шла о чем-то самом обыденном: ну, ожил человек, бывает.
— Успокойтесь, вы в больнице.
— В больнице?.. Почему?..
Тут уж и Земфира опомнилась (шувани все-таки):
— Потому что ты жива, Рубина!
— Жива?
— Да, Рубинушка, да, милая, — заговорил Палыч, — ну, понимаешь, ты, может быть, просто многого не помнишь. Получилось так, что… что…
Земфира перебила Палыча:
— Не надо, не сейчас… Все другое — потом! Самое главное, что ты с нами, Рубина!
Врач подошел к больной, всмотрелся в ее лицо. Усталое, конечно, но не более того. Проверил пульс. И только тогда на мгновение утратил обычную врачебную самоуверенность. И пробормотал про себя: