Ночь наступила незаметно. Астахов заработался. И лишь сейчас заметил, что Светы все еще нет. Позвонил ей, металлический голос ответил, что абонент недоступен. Тогда Николай Андреевич прошел в спальню Тамары. Точнее — в бывшую спальню Тамары, которая с некоторых пор стала Светиной спальней и мастерской. Начал рассматривать новые картины девушки. И понял, что был несправедлив, когда совсем уж в хлам разругал ее творчество.
Правильней было бы просто покритиковать. Но уж больно его тогда завел Светин по-юношески амбициозный выпендреж. Это когда глубины нет, силы, энергетики, мудрости нет, а есть только бестолково-нахальное самовыражение.
Теперь же, после всего пережитого, да еще и с беременностью, линии художницы обрели мудрость и энергию. И выпендреж превратился в истинную оригинальность.
Разглядывая картины, Астахов не заметил, как в комнату вошла Олеся. Даже вздрогнул от ее слов:
— Так вот, значит, ты где! А я тебя по всему дому ищу…
— Да вот, зашел узнать, как Света себя чувствует, спокойной ночи пожелать. А ее нет… до сих пор. Представляешь?
Олеся с удивлением окинула взглядом пустую комнату. Посмотрела на часы.
— Где же она может быть? Уже так поздно…
— Не знаю… Я уже волноваться начинаю.
— Так позвони ей!
— Да звонил. "Недоступна". А если бы и дозвонился… Как-то неудобно.
Что я ей скажу? Она — взрослый человек, трудно ее контролировать.
— При чем здесь контроль? Просто узнаешь, все ли у нее в порядке.
— Ну, даже не знаю, — замялся Астахов.
— Что "не знаю"? Значит, просто волноваться и ничего не делать лучше?
— Да, Олеся, иногда лучше ничего не делать.
— Коля, но мы все живем под одной крышей, и я думаю, имеем право знать…
— Олесь, Света — взрослый человек. Захочет, включит телефон и сама все расскажет. К тому же у нее ведь есть и другой дом. А я… Я вон даже о собственной дочери мало что знаю… Где она сейчас? С кем?
Олеся подошла к Астахову поближе. Обняла его.
— Тюлень! Тюлень ты мой. Большой и добрый. Не переживай, Коля, все образуется… Все будет хорошо.
— Хотелось бы верить. Рамир вернулся, и я даже не знаю, как мне вести себя с Кармелитой. Для нее он отец — один… Как добиться ее доверия? Не знаю.
— Ты все слишком близко принимаешь к сердцу. Времени-то прошло еще мало — всего ничего. Привыкнет девочка…
— Да. Наверное, это самое трудное в жизни — найти общий языке повзрослевшими детьми. Стать для них другом. Я боюсь, что с Кармелитой у меня это может не получиться… Как уже не получилось с Антоном.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что Антона я воспитывал с детства, и что в итоге вышло — ты знаешь. А Кармелита вообще уже взрослый, совершенно сформировавшийся человек.
— Нет, Коленька, ты, дорогой, не путай. У Антона была еще Тамара. А у Кармелиты — Зарецкий. Чувствуешь разницу? Антон — хам и эгоист. Кармелита же — добрая, отзывчивая девушка. И со временем будет очень рада… Да что там — счастлива, что обрела такого отца, как ты.
— Спасибо, Олесенька. Твоими бы устами…
— Что, мед пить?
— Да нет. Лучше целоваться, — сказал Астахов и обнял ее.
Совершив длинный ряд поступков, большей частью — героических, Васька совсем от рук отбился. Если раньше с закатом солнца он все же приходил домой, то теперь бегал черт знает где и бог знает сколько.
Вот и этим вечером его не было. Розаура уже все дела переделала, но сорванца не дождалась. Если бы у нее еще какая работа была, она бы, может, немного и подождала, а так… В безделье темные мысли совсем голову заполонили. Взяла она фонарь и пошла искать Ваську. Для начала обошла все любимые его лесные места (в основном шалаши и гнезда). Нет, нету поганца…
Куда ж дальше идти?
Освободившись, сначала из тюрьмы, а потом от Тамары, Форс вновь пошел в катакомбы. Не просто так. Здесь у него была назначена встреча с Рукой и Лехой. Интересная встреча. Рискованная, но очень нужная. Вот теперь точно нельзя ошибиться. Нельзя чтобы рука дрогнула. Рука — в смысле рука, а не Рука. Леонид Вячеславович посмеялся над своей же шуткой. Да-да, все верно: рука не дрогнет, а вот Рука пусть дрожит. У амеб, инфузорий и прочих одноклеточных функция такая — дрожать от любой перемены снаружи.
Добравшись до нужного, договоренного, места, Форс включил фонарь. Потом зачем-то начал шагами измерять катакомбный закуток. И лишь после этого выбрал самое удобное место.
Послышали чьи-то шаги, а затем речь. Вот и сами сообщники явились.