Лёд прочный, необычный, с трудом поддающийся воздействиям. И всё же пламя Саши делает своё дело: постепенно, минута за минутой кубы становятся меньше. Со столов на пол стекает вода и тут же испаряется как с раскалённой поверхности.
Алина смотрит как заворожённая — хоть ей и не впервой наблюдать за разного рода магией, ещё никогда не приходилось видеть, как Алекс растапливает лёд.
Проходит час. За это время Прохорова несколько раз замечает, как Воронцевича ведёт в сторону, но боится подойти и остановить процесс использования силы. В прошлый раз это сыграло злую и опасную шутку, от воспоминаний о которой всё ещё мурашки бегали по коже.
Остаются миллиметры, тонкая корочка на маленьких телах. Алина уже отчётливо различает лица и, даже не заглядывая в папки с документами, может сказать, что каждый из этих детей считается пропавшим.
Трое. Только трое из пяти за последние две недели.
Делая несколько шагов назад, Алина закрывает глаза и отворачивается. Ужас накрывает с головой, на сердце непередаваемая тяжесть. Это же дети! Совсем не пожили, ничего не успели натворить. Как сказать об этом родителям, обивающим пороги всех инстанций, что могут помочь в поисках? Алина закрывает лицо руками и давится воздухом. У неё самой дочка, совсем ещё крошечная. Это невыносимо.
Лёд трескается с характерным звуком, раздаётся мягкий удар и… резкий, глубокий вдох.
— Живые, — шепчет Алекс с облегчением и изумлением, пока люди за спиной бросаются к приходящим в себя детям.
Оборачиваясь, Прохорова едва ли верит собственным ушам. Пробыв во льду неизвестно сколько часов или даже дней, они остались живы.
Живы, чёрт возьми!
Поток радости обрушивается на всех с невероятной мощью, ведь никто на такой исход даже не надеялся.
К жертвам лютой магии Алину тянет невероятно. Ей кажется, что она нужна им сейчас больше, чем кому бы то ни было. Но подходит к Алексу. Поддерживает под локоть, не давая упасть от слабости, и смотрит в глаза, где постепенно бледнеют изумруды.
— Ты как?
Он трясёт рукой, разгоняя остатки пламени, и едва заметно улыбается.
— Нормально, — говорит и пошатывается, опровергая собственные слова. Алина держит, сжимая всё ещё не остывшие руки.
— Ты взял порошок?
— Нет. Не думал, что понадобится так… много сил. Вернусь домой и сразу выпью.
Алина волнуется открыто, не пряча и не маскируя эмоции. Алекс прекрасно видит, как меняется её взгляд, который Прохорова переводит с него на детей. И понимает, почему она сейчас именно рядом с ним.
— Иди. Вивер меня отвезёт, так что нигде в обморок не грохнусь. — Звучит в излишне шутливой форме, но так проще убедить, что с ним всё в порядке. Или по крайней мере дать понять, что он справится.
— Давай хоть до машины провожу, — предпринимает Алина ещё одну попытку.
— Иди уже, заботливая мамочка. — Саша хмыкает и забирает у неё свои вещи, надеясь, что ничто в голосе его не выдало. А, если и выдало, Прохорова скорее плюнет и пойдёт дальше, чем попытается разгадать тайну перемен голоса Алекса.
Но Алина молчит, потому он уходит, на ходу натягивая перчатки и набрасывая пиджак на плечи. Наверное, теперь она действительно больше нужна другим, чем ему. Потому что Саша мальчик уже взрослый.
***
Закрыв входную дверь, Алекс выдыхает. За те полчаса, что они со Хромовым ехали до дома, силы истощились окончательно, и без его помощи он бы до квартиры не добрался. Вивер подождёт в машине, а Саше нужно совсем немного времени, чтобы восстановиться.
Держась за стену, идёт сначала на кухню, где в холодильнике хранится освещенная третьим с начала года полнолунием вода, потом в спальню. Красного порошка в квадратной баночке совсем немного, максимум на три приёма, но Алекс старается расходовать его как можно меньше — не хочет идти к отцу за розами, хоть ему в сад цветов доступ не ограничен.
Порошка в бокале на кончике ножа. Залив водой, болтает и выпивает залпом, уже не морщась. Смесь из толчёных красных роз и полнолунной воды для колдунов омерзительна на вкус, но за столько жизней Саша успевает привыкнуть, пусть и каждый раз приходится начинать по-новой.