Повесив ключи на крючок у двери, Алекс проходит в комнату и собирается устроить себе небольшой отдых перед следующим рабочим днём — отец попросил с утра подъехать в офис, — но на глаза попадается книга, которую он забрал из старого дома, и сон откладывается на неопределённое время. Он привёз её прошлым вечером и до этого момента так и не открыл. И сейчас, едва взглянув на неё, решил незамедлительно рассмотреть. Устроившись в кресле и включив торшер, Саша взял книгу в руки и открыл с самого начала.
— Интересно…
Почему-то он ожидал, что это будет всего лишь одна из множества историй бабушки, которые она бережно хранила и не позволяла никому к ним даже прикасаться. Но он ошибся. На первой же странице его ждал текст, написанный от руки и датированный двадцатым марта тысяча семьсот сорок шестого года.
«Почти за год…»
Устроившись поудобнее, он погружается в чтение.
«Анастасия сотворила удивительный сад. Её второе дитя так прекрасно и так волшебно, словно в этих алых бутонах цветёт частица её души. Мы не виделись целую заснеженную зиму, даже сейчас снег по прежнему ковром укрывает землю, но розам Анастасии будто не страшен мороз…»
Саша помнит, сколько сил пришлось приложить первой матери, чтобы посадить столько цветов. Они вместе с отцом тогда удивлялись, что она решила создать его в конце сентября, когда становилось достаточно прохладно. Но Анастасия Анатольевна была убеждена, что самое время.
«Александру как раз исполнится восемнадцать».
Она и правда вложила в свой сад частичку души, потому что он ярким кровавым пятном расцвёл в белоснежную зимнюю пору.
Алекс перелистнул ещё несколько страниц. Бабушка писала не каждый день, иногда всего лишь по паре строк. В основном это были рассуждения и воспоминания, иногда она рассказывала о визитах к дочери и приездах Воронцевичей в их усадьбу. Несколько раз Саша вылавливал взглядом истории об исцелениях — к бабушке и дедушке иногда приходили за помощью, когда лекари уже опускали руки.
Так было до двадцать девятого апреля сорок седьмого.
«Мне кажется, я начинаю сходить с ума… всё это ужасно… так ужасно…
Перед взором моим только Анастасия… моя милая, единственная дочь…
Она теряет себя… теряет
Я никак не могу забыть, как она бросалась на гроб и кричала… кричала
Как просила прощения, просила вернуться
Мой драгоценный мальчик…
Я вижу его каждую ночь, как на яву
Он просит передать маме, что ни в чём её не винит
Но как мне убедить её перестать корить себя, если она сама не может себя простить…
Мой свет, мой Александр, прости, но я не справилась…»
На выдохе Саша закрывает дневник и отворачивается, пряча глаза от света. Он не знал, что происходило в день похорон, отец никогда не рассказывал, да и незачем было. Сейчас, когда в голове звучит голос бабушки, а воображение рисует рыдающую над его телом мать, становится невероятно тяжело и больно. Удары сердца кажутся сильнее, а само оно давит каменным грузом. Из головы уходит всё, кроме записей в старом дневнике.
Выдохнув, Алекс продолжает.
«Анастасия бродит по дому неприкаянной душой и зовёт его каждую минуту
Мне кажется, она тоже видит его… видит Александра
Пётр ни разу не покинул своего кабинета после похорон
Я не знаю, что он там делает, лишь слышу шорохи и голоса
Их два, но второй мне совсем не знаком
Он жуткий, будто из самой преисподней
Это так страшно
Я начинаю думать, что Пётр призвал самого дьявола
Господи…